— Но разве дальше обязательно будет что-то плохое?
— Необязательно, — Гусев уже зарулил на парковку и втиснулся в ряд между двумя внедорожниками. — И не сразу. Но чаще всего так и бывает.
— Возьмем архетипичную историю, принц спас принцессу от дракона, — сказала Марина. — Что же там дальше может быть плохого?
— О, целая куча всего. Тут целый непочатый край неприятных возможностей, — Гусев закурил. — Итак, принц спас принцессу от участи, которая хуже смерти, они поженились, принцессин папаша отвалил ему приданого и вскорости помер, чтобы не мешать молодым. Тут обычно и ставят точку, не так ли? Типа, жили они долго и счастливо и черт бы с ними со всеми.
— Примерно так.
— А на самом деле уже через полгода принцесса родила мальчика, не слишком похожего на принца, зато подозрительно смахивающего на придворного шута. После родов принцесса располнела, а принц запил и принялся волочиться за фрейлинами. Потом случилась война, и принц отправился убивать людей, а принцессе дико натирал ее пояс верности. На войне принца покалечили, и когда он вернулся домой, то пил еще больше, по ночам его мучили кошмары, а днем с ним случались приступы паники, во время которых он себя вообще не контролировал. Посттравматический синдром потому что. А принцесса жрала все больше и больше, так, что даже придворный портной жаловался, что иногда не понимает, платье для женщины он шьет или попону для слона.
Марина хихикнула.
— Ребенком, ясное дело, никто не занимался, — продолжал Гусев. За последние дни он привык давать интервью, и монолог изливался из него легко и непринужденно. — И вырос он вздорным, избалованным и высокомерным, и за несколько лет правления довел свою страну до революции. Народу полегло немало, и в результате к власти пришел романтичный благонамеренный болван, который думал, что знает, как сделать лучше для всех и чтоб никто не ушел обиженным. Но проблема романтичных благонамеренных болванов в том, что они умеют вдохновлять своими речами народ, а вот что с этим народом делать дальше и как им управлять, они понятия не имеют. Уже через полгода один из ближайших соратников отравил романтичного благонамеренного болвана, сел на трон и объявил себя диктатором. После чего навел порядок железной рукой, а на любую критику партийной линии отвечал огнем и сталью.
— Это все слишком надуманно.
— А когда тиран умер, в стране случилась очередная смута, — распаленный Гусев не давал сбить себя с толку. — Потом была засуха, неурожай, голод и бубонная чума. И хотя в засухе и бубонной чуме диктатор был вроде не виноват, обвинили все равно его. Ну потому что кто-то же должен быть виноват и сколько можно вообще все это терпеть. Об этом можно написать сотню романов и снять десяток фильмов, но истинная мудрость рассказчика заключается в том, чтобы вовремя заткнуться.
— Но ведь все могло быть совсем не так.
— Как бы там ни было, в жизни все равно не бывает хэппи-энда, — сказал Гусев. — Потому что за успехом всегда следует провал, за удачей — разочарование, победы растворяются, их плоды идут прахом. И так по кругу или по спирали, или еще как-нибудь, но до самой смерти. Люди умирают, это вот самый правдивый конец.
— И вы хотели бы быть героем такой истории? — спросила Марина.
— Мы все герои такой истории, — сказал Гусев. — Даже если сами этого не осознаем.
Он затушил сигарету в пепельнице, и они пошли подписывать документы.
Следующим утром Гусеву позвонил Макс.
— Раздобыл я медкарту твоего Виленского, — сообщил он. — Ложная тревога.
— В каком смысле ложная? — не понял Гусев.
— Не клон и не родственник, — сказал Макс. — У вас даже группы крови разные.
— Понятно, — сказал Гусев. Видимо, информацию о втором клоне, Макс не нашел. — Пришлешь результат?
— Уже отправил. Могу еще чем-нибудь помочь?
— Пока нет.
У файла, присланного Максом, и файла, раздобытого Хомяком, было только одно общее место — имя и фамилия пациента. Видимо, кто-то из заинтересованных лиц уже успел подчистить информацию в сети. Как бы они и второго клона не подчистили, подумал Гусев. Но уже в реальности.
Уже через час Гусев нажимал указательным пальцем на кнопку звонка и надеялся на то, что этим субботним утром Борис Березкин окажется дома.
Дверь открылась.
— Привет, — сказал Гусев.
— Привет, — машинально сказал Борис. Сходство было поразительное, у Гусева на мгновение поплыло перед глазами. Не каждый день человек встречает свою полную копию. — А я вас знаю?
— Нет, — честно сказал Гусев. — Могу я войти?