– Да ну тебя в Бездну, психованный!
Мальчишек как ветром сдуло, а Кан поморщился и стряхнул с затылка грязь, с презрением глядя на дом министра. И это он ещё до тренировочной площадки не дошёл.
***
Каждый его день начинался и заканчивался одинаково. Спал Кан катастрофически мало, а всё потому, что вставал ещё до рассвета, завязывал себе глаза и отрабатывал удары и стойки во дворе. Сестра, поймавшая его за этим престранным занятием, однажды свесилась через перила и ехидно поинтересовалась, что за дурная идея опять пришла в его пустую голову. Объяснений, конечно, не получила, как и через день, и через неделю, пока не притащила за рукав сонного отца, догадавшись, что уж ему-то в ответ Кан промолчать не сможет.
Пойманный за шиворот озадаченным Аманем, мальчишка сознался, что это не просто так, и он всё-всё понял и предусмотрел. Он так благодарен отцу за то, что тот смилостивился и позволил ему начать учиться военному делу (всего-то и потребовалось суток пять, хоть и не подряд, постоять на коленях и выслушать целую серию нотаций о том, какой он болван). Но вот беда – что делать воину, если против него окажется такой же, как отец? Магия – опасное оружие, особенно против человека, будь у него в руках хоть самый распрекрасный гуаньдао. Печати шэнми одним своим видом способны либо глаза выжечь, либо разум отнять, – отец сам говорил. А значит, надо быть готовым драться вслепую.
Амань эту речь восьмилетнего воителя выслушал скептически, заявив, что сын его беспросветно находится разумом своим в тяжёлой хвори. Но раз ему нечем заняться в такую рань, а сестре его, судя по всему, тоже, то вот пусть она его и колотит. А тот, кто не может побить девчонку, шэнми тем более не победит. Сюин предложение восприняла с совершенно излишней радостью и вот уже которую неделю избивала его бамбуковой палкой.
Получив порцию синяков от сестры, Кан завтракал и встречал преподавателей, потому что те послабления, которые допускались для мальчиков, отдавших предпочтение службе армии вместо службы в кабинете, на него, по мнению отца, не распространялись. Хочет махать оружием – прекрасно, но он не позволит своему сыну стать таким же безграмотным идиотом, как эти недоразумения рода человеческого, что растут в генеральских семьях. Разобравшись с классической литературой, каллиграфией, историей и прочими науками, Кан шёл к преподавателю фехтования, а от него уже полз домой. Если отец был дома, доползал он до того самого подвала, где с завязанными глазами учился по выжженным на земле печатям повторять заклинания. И хотя каждый раз, когда он спускался вниз, сердце его сжималось, – Кан молчал. Засыпал он уже без сил, слабо чувствуя собственное тело, а голова и вовсе отказывалась работать.
Так было день за днём. Пока в его жизни не появился этот проклятый Бай.
***
Бай перешёл к его преподавателю, когда Кану почти исполнилось девять. Он и его дружки – каждый старше Кана на три года минимум, все из военной аристократии, – появились на пороге тренировочного дома жарким летним днём. И первое, что они сделали – затащили «сынка шэнми» на задворки и от души избили мешками с песком, настоятельно посоветовав не позорить их призвание и убираться вон читать свои книжки.
– Думал, меня смутят твои пугалки? Ни-че-го ты не можешь, знай своё место, – сплюнул Бай, бросая сжавшегося на земле мальчишку.
– Да пошёл ты…
– Только вздумай взрослым вякнуть, тень папочки! Неделя тебе, чтобы исчезнуть, или побрею налысо, помяни моё слово.
Кто-то из троицы пнул его в бок на прощание, но Кану уже было всё равно. Кое-как встав, он принялся стряхивать с себя пыль, морщась от боли и думая о том, что впереди ещё тренировка, а рёбра как-то нехорошо болят. Плохо. Следов гад не оставил – видимо, Кан не первый. Нет уж. Обойдёшься. Сжимая под палящим солнцем деревянный меч и в который раз повторяя выпад, Кан впервые думал не о Чудовище. Оно осталось в тенях подвала, но сейчас, при свете дня, появилось ещё одно: стоит рядом, скалится и поджидает его. Кан упорно взмахивал мечом снова и снова, погружаясь в какой-то гипнотический транс, чтобы отвлечься от прыщавой рожи. Он пришёл сюда не за тем, чтобы сбегать от каждой проблемы. Рёбра болели, перед глазами расплывались алые круги, но он что-то осознал окончательно. В этом ухмыляющемся уроде он видел всех, кто дразнил его. Всю эту аристократическую шваль, растущую в домах по соседству, не способную смириться с тем фактом, что проклятый и его семья могут не гореть на костре, а служить Императору. Его не признают ровней. Никогда. А ведь его род не менее древний, чем у того же Сяо. И всё почему? Потому что они боятся. Но не Кана, – в этом-то и заключается самая большая проблема. Неделя, значит… Хорошо.