После визита к заведующей Анна Кузьминична посадила меня читать должностные инструкции. Я вежливо подержала их перед глазами — оказывается, мне предстояло не просто мыть полы, окна и стены, но и водить детей, в туалет, в столовую и вообще следить, чтобы они не покидали пределы игровой и не шлялись по больнице, тем паче не стремились убежать; и все это за зарплату, не превышающую стоимость двух пар хороших колготок! — и расписалась на оборотной стороне. Потом состоялось знакомство с местом хранения рабочего инвентаря, с графиком работы, с вонючей — мышь у них, что ли, под полом сдохла! — раздевалкой, с сестрой-хозяйкой — судя по тому, как она орала на прошмыгнувшего в туалет пацана — главной претенденткой на роль цербера. Мне казалось — этот день никогда не кончится, и я не верила, что завтра смогу сюда вернуться. Но вечером заглянул Леха, и следующее утро я встретила возле шкафчика, в котором хранились ведра и швабры.
Я перебирала их как платья в шкафу или книги на полке: ведро, предназначенное для мытья полов в коридоре, это — в палатах, а вот то, что мне нужно, — для уборки кабинетов. А все-таки я везучая: в первый же день мне удалось заглянуть в графики дежурств. График за апрель лежал на столе в коридоре. Вчера в него вписали и мою фамилию. Остальные хранились в кабинете старшей медсестры. Нужно было улучить момент и заглянуть в ящики ее стола. От нетерпения я носилась по больнице как заведенная. Вымыла окна и стены в игровой, вытащила во двор ковровые дорожки. Вытряхнула их в одиночку под неодобрительными взглядами остальных сотрудников, не привыкших к проявлениям трудового энтузиазма. Да я готова была языком пол в коридоре вылизать, лишь бы скорее попасть в заветный кабинет. Но путь в него лежал через игровую. И я работала, не жалея маникюра. Правда, в кабинете у Анны Кузьминичны мой энтузиазм слегка остыл: она сидела за столом и спокойно писала в тетрадке, пока я лазила по подоконнику. Хоть бы на минуточку вышла, когда я еще сюда попаду — нужно, чтобы день генеральной уборки совпал с днем моего дежурства.
Наконец Анна Кузьминична сжалилась надо мной и поднялась на второй этаж. А я бросила тряпку и кинулась к столу, судорожно дергая ящики. Господи! Воздай Анне Кузьминичне за ее аккуратность и обстоятельность. Качества, невыносимые в обыденной жизни, совершенно незаменимы при раскрытии преступлений. Нужная папка лежала во втором ящике. Я быстро раскрыла ее, перебирая пальцами линованные листы: март, февраль, январь — сюда, декабрь, ноябрь, октябрь — попрошу ко мне в руки. С бешено бьющимся сердцем я вытащила два листа, сунула их под халат, завязала папку, закрыла ящик, шмыгнула в раздевалку и переложила листы в свою сумочку. Аккуратно, чтобы не помялись. Представится случай, верну их на место. Вряд ди Анна Кузьминична заглянет в папку. Время до конца смены тянулось невыносимо медленно. Скорее, скорее домой, за письменный стол, разложить бумаги, расчертить табличку — мои любимые задачки по логике. В толстой книге под названием «Занимательная математика» было много разделов, но я умела решать только задачи на логическое мышление. Такие смешные задачи: ехали в одном купе четыре офицера, лейтенант никогда не был в Туле, капитан не артиллерист, а Иванов — майор. Требуется определить, какое звание носит каждый офицер и в каких войсках он служит. Такая же задача стояла сейчас передо мной. Если работник отсутствовал в больнице во время одного убийства, но присутствовал во время другого, его вряд ли можно считать подозреваемым. И далее — по списку. Результат оказался плачевным: из списка работающих в список подозреваемых переносить было некого.
Катастрофа. Что-то теперь Леха запоет? Леха только хмыкнул, глядя на мои таблицы.
— Разве в больнице все работают по скользящему графику?
— Нет. Но ведь убийства совершены в рабочие дни.
— А что, из больницы нельзя выйти?
— Можно, но нужно отпрашиваться. Невозможно ведь планировать убийство, если не уверен, что тебя отпустят с работы.
— Значит, нужно искать среди тех, кто может выйти без спроса.
Определенно, когда господь раздавал умственные способности, он меня обошел.
— И обрати внимание, — продолжил Леха, — убийца знал адреса жертв и их привычки.