Однако стоило Патрику вернуться в штаб-квартиру, и гендиректор Дуг Дафт пресек его порыв. К марту 2004 года стало ясно, что никакого расследования не будет, и месяцем позже Патрик вышел в отставку. Washington Post, ссылаясь на «осведомленные источники», писала, что «решение Патрика вызвано разочарованием». Корпорация отрицала такое объяснение, утверждая, будто Патрик руководствовался исключительно «личными причинами». Год спустя, баллотируясь на пост губернатора Массачусетса, Патрик заявил, что он настаивал на независимом расследовании, пусть внутренние расследования корпорации и не выявили связей между колумбийскими ботлерами и военизированными отрядами. Он, по его словам, хотел вернуть «доверие к бренду», ему представлялось, что «произойдет одно из двух... либо независимое исследование подтвердит то, что нам удалось выяснить прежде, либо вскроются новые данные, которых мы прежде не знали и которые должны знать, и наш партнер тоже должен знать и действовать соответственно». Корпорация отказалась от расследования, и «поэтому я ушел», сказал Патрик. Но принципы не помешали ему получить 2,1 миллиона долларов от компании за консультации, пригодившиеся ему во время успешной борьбы за кресло губернатора.
Роджерс считает увольнение Патрика своей заслугой — первая жертва кампании «Кола-убийца». Он также подозревает, что его кампания стала одной из причин последовавшей вскоре отставки Дафта. Так это или нет, во всяком случае, Роджерс позаботился о том, чтобы отставка гендиректора не прошла незамеченной. Он наметил нечто более броское, чем неуверенные протесты, прозвучавшие на прошлогоднем собрании акционеров. В 2004 году его акция должна была запомниться.
Выступления на собраниях акционеров давались Роджерсу дорогой ценой: с одной стороны, то была единственная в году возможность выйти против врага на ринг, лицом к лицу. Но нелегка была подготовка к такого рода столкновениям. Накануне этого события в апреле 2004 года Роджерс всю ночь не мог заснуть и, даже усевшись в бальном зале отеля Dupont в Уилмингтоне, штат Делавэр, все еще писал какие-то заметки, так и не решив до конца, о чем он будет говорить. По крайней мере, одно новое оружие в его арсенале имелось: месяцем ранее член городского совета Нью-Йорка Хайрем Монсеррейт опубликовал отчет о командировке на заводы Coca-Cola в Колумбии. За десять дней Монсеррейт и члены его команды успели побеседовать со многими рабочими и менеджерами Coca-Cola FEMSA, которые признали, что руководство разливочных заводов, вероятно, сотрудничало (безо всякой на то санкции свыше) с военизированными отрядами. При этом служащие утверждали, что ни головная компания, ни местные ботлеры никогда не проводили внутреннего расследования в связи с творившимся насилием. Выводы комиссии были убийственны для корпорации: «Coca-Cola проявила полное неуважение к жизни своих рабочих», — гласил доклад. В нем также говорилось, что компания «допустила, если не сама организовала, нарушения прав своих рабочих и получила экономическую выгоду от этих нарушений, которые существенно ослабили профсоюз и лишили его возможности выдвигать собственные условия». Сидя в зале, Роджерс с возрастающим гневом прислушивался к речи Дафта. Порадовавшись рекордным прибылям за первый квартал —1,13 миллиарда долларов, на 35 процентов выше, чем в предыдущем году, — гендиректор перешел к ситуации в Колумбии и категорически утверждал, что, во-первых, Coca-Cola непричастна к какому-либо насилию, а во-вторых, что ни один член профсоюза не подвергался нападению на территории разливочных заводов в Колумбии. Это было уж слишком — едва Дафт сошел с подиума и объявил прения открытыми, как к микрофону ринулся Роджерс.
«Долгие месяцы расследования, — громко говорил он, — и все накопленные улики свидетельствуют, что система Coca-Cola насквозь пропитана аморальностью, коррупцией, соучастием в грубейших нарушениях прав человека, вплоть до пыток и убийств. Мистер Дафт, вы солгали, когда говорили о ситуации в Колумбии. Исидро Хиль был застрелен, был убит прямо на одном из ваших заводов в Колумбии». Голос Роджерса перекатывался в зале, отражаясь от высокого потолка, и Дафт, занервничав, попытался его остановить, дескать, Роджерс превысил двухминутный лимит времени. «Не перебивайте меня, мистер Дафт!» — рявкнул Роджерс, и слушатели поддержали его, попросив Дафта замолчать.