Приоткрыв двери, устланные толстым слоем пепла, выполз наружу. Короткими перебежками вернулся к осыпавшемуся железному цветку, быстро отыскал ранец и собрал в него все, что смог отыскать. Попался даже отстреленный рог, а от самого беса остался скелет, пронизанный множеством спиц каркаса антенны, смола обратилась в золу и осыпалась под молочными костями, резонировавшими на угольно-черном полотне. Смола забрала все до последней капли - мочи не набрать. Посмотрел в стороны, помогая себе понять, какой Дом ближе. Догма - далеко. Надо бы сообщить в Чернь как-нибудь, подумал искатель, разобрать завал, забрать останки. Бесья кость - ценная добыча, - прочная, сгодится на укрепления. Развернув куртку, переложил собранные кости когтей в ранец, собрался и направился в ночь, разрываясь между желанием быстрее покинуть Пепелище и узнать больше о слизи.
Тусклое солнце увяло в бездне тлеющей пустоши, и наступил мрак.
Свет луны редко пробивался сквозь железный занавес туч. Цой шел, безмолвно моля о тишине, а она, будто посмеивалась над ним ором крикунов, не желавших умолкать. Орущие без устали чудища окрикивали визгом каждый его шаг. Гомон доносился со всех сторон, атакуя забитые самодельными затычками уши искателя. Знали бы, твари, как громко вопят, наверное, тогда бы заткнулись. Голова гудела, лопнуть готова, а им-то - что? Глухие постоянно, слепые днем, а в ночи крик вырисовывал им окружающий мир, помогал выживать, охотиться, убивать.
Он не слышал раскатов грома, уловил лишь зарницы, вспыхивавшие и пытавшиеся вспороть гроздья туч. Безвольно, почти незаметно им улыбнулся.
Воровато огляделся: йухи раскидали всюду мусор, и Цой собрал все, имевшее чашеподобную форму, способную накапливать воду. Разложил аккуратно, сам разделся и ждал.
Дождь накрапывал сильнее - первые капли, коснувшиеся тела, вызывали приятную дрожь. Каких-то несколько минут и уже нещадно лупцевали кожу, наделяя свежестью и прохладой. Быстро наполняя, тарабанили по чашам, отбивая забористую мелодию, финалом которой служило бульканье воды, переливавшейся через край. Залечив бурдюк, Цой пополнял свои запасы - еще и еще, а дождь не переставал, только усиливался, превращаясь в ливень.
Одевшись, искатель продолжал путь, чавкая обувкой в мешанине из грязи и пепла. Прошел час. Другой. Тело, размятое тяжелыми каплями, приятно побаливало. Искатель брел, не зная усталости, а стихия не думала утихать. Так обрадовался шуму дождя, его бодрящей организм влаге, что позабыл, чем чреваты затяжные ливни подобной силы, но инстинкты взяли свое: стоило глянуть на Обелиск, рябивший в бесчисленных каплях дождя и озаряемый сине-белыми вспышками. Вокруг него сгущался воздух, делался объемнее, принимая мертвецки белый оттенок - говорили, таким когда-то был снег, - от черного изваяния всему человеческому расползалась зима.
ГЛАВА 10
Пепелище дышало мокрым пеплом, а белая пелена надвигалась стеной, скрывшей за непроглядным полотном Обелиск. Еще несколько часов и настигнет искателя, запоминавшего местность на случай опасности. Здесь он как на ладони - выжженные равнины на километры вокруг; ориентироваться будет почти невозможно. Обелиск всегда служил маяком, но не зимой - мгла укроет землю, и Каторга утонет в тишине, где все живое вздрагивало от малейшего шороха. Все, кроме самой природы, что не лишится естественного звучания, торжествующего над онемевшим содержимым.
Зима близилась, гипнотизировала, неся с собой множество опасностей и самая страшная из них - неизвестность.
Не обнаружив под завалами миниатюрную лебедку, помогавшую продвигаться во мгле, Цой принялся переделывать стяжку: соединил концы, строп получился длинный, около пяти метров. Должно хватить. В петлю затянул грузик - так проще швырять вперед себя. Проверил Олю, Бугая - провел большим пальцем по патронам в каморах, - заряжен. Ролл отключил, чтобы тот ненароком не затрезвонил. В последний раз глянул на компас, запомнив направление.
Мерно выдохнув, опустил веки и растворился в дымке, а открыв, не видел ничего дальше носа - зря глаза только выколол, с досадой признался искатель. Туман густой настолько, что, казалось, можно лепить фигуры; бредешь окутанный им неведомо куда - заблудись и выбраться уже не сможешь, если только Каторга не позволит, но с ней договориться нельзя, только свыкнуться.
Туман нагнал духоты и обдал сырым теплом. Искатель наслаждался тропической влажностью, приходившей вместе с зимой, тело смаковало ее, испытывая необыкновенную бодрость.
От затычек пришлось отказаться. Зима отняла зрение, нельзя отдавать в ее невидимые лапы еще и слух. Из земли кое-где торчали усики с едким желтым свечением на концах, пробивавшимся через плотный туман - усачи, на чей свет идти ни в коем случае нельзя. Сожрут. Даже Цой не знал, как выглядело ютившееся под пузырчатыми лужами существо, и выяснять не хотел. Первые несколько километров одолел быстро - ровно по прямой, не меняя направления. После пришлось швырять вперед стропу; каждый раз набалдашник глухо плюхался в пепел. Так и шел, используя трос-поводырь, пока звук не отозвался звоном, разрядившим застоявшийся воздух.
Искатель замер.
Стропу собирать не решился, вместо этого медленно потянулся и сжал рукоять Оли, высвободил бесшумно и навел в сторону почти растворившегося звука. Глаза не помогут, - вслушивался, принюхивался, пытаясь уловить опасность, но кругом царило сплошное безмолвие, нарушить которое не решался никто. Стоял, силясь ощутить малейшие колебания троса, понять: есть ли живое на другом конце, скрытом беспросветной простыней. Выждав достаточно, убедил себя в отсутствии угрозы и подобрался ближе. Зря насторожился - грузило угодило в ржавую жесть.
Выверяя каждый шаг, направился дальше.
Сколько продлится эта зима - наверняка не сказать. День. Два. Неделю, за которую в последний раз каторжане едва не лишились рассудка. Истинной природы происходящего не знал никто; правда, был один собиратель, в перерывах между вылазками фанатично твердивший каждому встречному о том, что зима близко, но умер не дождавшись.
Цой, как и многие, увязал приход зимы с обильными и продолжительными осадками, хотя не всегда наступление одного влекло появление другого.
Долгое время грузик продолжал шлепаться о землю, а потом ударился в нечто мягкое, моментально огрызнувшееся вскриком. Трос, силой вырванный из рук, едва не уволок искателя следом. Слышал удалявшееся шарканье и звон оков, и тишину после.
Выхватил Олю и Бугая, развел в стороны готовый сражаться. Щурился, стараясь разглядеть в липкой мгле хоть что-то.
Воздух еле слышно засвистел, точно крылом рассекло; сначала по правую руку, после - дугой, - по левую. Вокруг кружил скользящий шорох. Цой плавно поворачивался за невидимым противником и в последний момент, ощутив приближавшуюся угрозу, юркнул в бок. Туман закружило и увлекло вслед за промчавшимся пятном - шустрая тварь, - нападала вслепую, видела не лучше искателя.
Первобытное чувство, взывавшее из утробы, побуждало броситься прочь. Цой не поддался. Продолжал вглядываться в белую мглу.
Пятно быстро густело и пронеслось совсем близко - искатель успел отскочить, послав вдогонку два выстрела; просвистевшие пули ушли в молоко. Адреналин в крови захлестнул не хуже пыльцы. Цой уловил движение под ногами и не позволил силуэту раствориться в дымке - нашарил хвост, - оказался раздвоенным; второй хлестал по лицу и рукам. Дернул его на себя и откуда-то из скрытого туманом пространства раздался писк хищной птицы. Убрав Бугая, схватился второй рукой, дернул еще, - не поддавалось. Писк перерос в отчаянный крик. Потянул сильнее и едва не завалился - пятно, бросив попытки вырваться, неслось на него. Уклонился от атаки, но тварь учудила полоснуть плечо; пульсировало тупой болью. Блеклая тень возвращалась для очередного удара. Кинулась изо всех сил. Черное лезвие вспороло белую пелену - Цой разрубил тушу, волоча за клинком косу крови. Два глухих удара о землю - два куска умерщвленного тела свалились по обе стороны от искателя.