Цой вцепился в инструмент; на руках побелели костяшки. С трудом сдерживался, чтобы не спрыгнуть и не вырезать всех, кто учинил это зверство.
Вопль повторился. Похищенную бледнолицую привели к столбу. Содрали панцирь и плащ, оголив молодое, сильное тело; брыкалась, как зверь, пойманный в силки. Глухой удар под дых на раз укротил характер. Бледнолицая согнулась, упав на колени.
Один из тронутых обошел столб с плененными женщинами; лицо с клеймом ладони бросало оценивающий взгляд, склонялось над каждой. Здесь тронутые не носили масок, защищавших от воздействия Матери. Выбрав самую истощенную и хрупкую, тронутый ослабил оковы и швырнул девушку на пол. Рот ее открылся в беззвучном крике, сухое дыхание слышал и искатель, и с каждой минутой гнев нарастал, внутри закипала злость. Пусть Мать молила не убивать, он точно знал - кто-нибудь обязательно умрет.
Цой крепче сжал инструмент.
Бледнолицую привязали к освободившемуся месту, а ту за волосы уволокли дальше. Искатель с трудом оторвал взгляд от несчастных, поборол в себе жажду броситься на выручку и двинулся дальше.
Из следующего проема доносилось жуткое улюлюканье, почти такое, каким встретили его самого. Подкрался и выглянул. Увидел скопление тронутых и стоящих меж ними пепельноволосых. Толпа издавала похоронные вопли и не могла нарадоваться предстоящему. Цой заметил огромный кокон, свисавший с дальнего свода, но не совсем обычный: из него, как и из плененных женщин, выходило множество трубок, тянущихся куда-то наверх.
Бледнолицую тащили к кокону; она сопротивлялась из последних сил, которых не хватило, чтобы справиться с двумя рослыми мужиками. Обломала все ногти на пальцах, скребясь ими об пол, пытаясь отсрочить гибель. Подойдя ближе тронутые швырнули ее под висевшую смерть и кокон, уловив под собой движение, сцапал жертву; она не успела крикнуть, а он уже взмыл вверх и то набухал, то сокращался. Тронутые и пепельноволосые столпились дугой и утробно замычали, тела их пришли в движение. Погрузились в транс, склоняясь из стороны в сторону, как деревья под порывистым ветром, будто подбадривали кокон переваривать быстрее.
Когда все завершилось, прекрасно обглоданные молочно-белые кости бесформенной кучей упали на землю, и воцарилась тишина. Все замерли, боясь шевельнуться и даже вздохнуть. Толпа медленно разошлась, образовав проход, и искателя коснулся приступ удушья. Ощущение нарастало и лоскуты бесьей шкуры, которыми был плотно обмотан, будто скручивали и сжимали тело. Он оттянул ленты от шеи, желая продохнуть.
Ощущение, влекшее появление Королевы.
В проход вошла женщина, та самая, родившая ребенка. Медленно брела к груде костей. Ее облик был столь же нечетким, но далеко не пепельноволосым. Голову Королевы украшали русые волосы, сплетенные как-то... по-домашнему, бледная кожа покрыта старческими пятнами. Королева косолапила к костям, а когда добралась, ходила вокруг них кругами в полной тишине, а потом и вовсе заскакала; энергично и неестественно взмахивая худющими руками и ногами - не каждой женщине преклонного возраста такое под силу. Если так в действительности выглядела его мать, то это объясняло, почему он уродился таким.
Чего она там отплясывает, не сводя глаз, гадал искатель. Ждет, что кости с ней заговорят? И только подумал, как одна из кучи костяшек наклонилась и указала точно на него, наблюдавшего за творившимся безумием из дыры потолка. Сотни голов, как по команде, перевели взгляды на искателя, но никто не двинулся с места, а Королева смотрела так, будто приглашала спуститься. В ее темных глазах читался вызов. Решила, что он опять струсил и убежал, когда лицо со шрамами скрылось в темноте проема.
Искатель выпрыгнул, как черт из табакерки. Приземлился с кувырком и ринулся на Королеву по образованному тронутыми и наебабами проходу. Превратил жезл в меч и замахнулся. Никто не шевельнулся, особенно Королева - стояла совершенно неподвижно. Цой вскричал и рубанул наискось. Промахнулся. Специально, когда она сменила облик, превратившись в пепельноволосую.
Цой выронил жезл и, пытаясь усмирить сбивчивое дыхание, не верил глазам: перед ним стоял не смазанный образ, а совершенно четкий. В памяти будто открылся давно сросшийся порез и возник момент их первой встречи: он нашел ее прикованной к стене, в темном сыром помещении, по углам которого пища и стуча коготками, бегали крысы. Что-то еще шевельнулось в чертогах воспоминаний, но Цой так и не зацепился за неожиданно возникшие мысли; они растворились так же быстро, как и появились; было что-то еще, что-то важное, но ускользнувшее.
Человек стал иначе ощущать окружающий мир, восприятие легко в прежде незримую плоскость и в ней было жутко неудобно, но все это меркло в сравнении с губами пепельноволосой. Она продолжала молчать, но губы, даже недвижимые, оказались такими чувственными, что захотелось коснуться их своими. Пепельноволосая пахла свежестью и чистотой, и чем-то еще, он точно знал и любил этот запах, но не помнил названия, которое бы помогло прояснить. Руку прожгло болью - это нечистота боролась за тело искателя, напоминая об опасности, но Цой и так не выпускал из мыслей того, что перед ним и сконцентрировал всю свою решимость на воспоминаниях об Аде, ее тепле, тепле, с которым не могла сравниться ни одна наебаба. Их ялик, в котором она омывала его - все осколки воспоминаний, стоило ему вспомнить, угасали против его воли и становились совершенно неважными, будто все случилось не с ним, а с совершенно незнакомым человеком.
Тонкими пальцами пепельноволосая убрала прядь серебряных волос, оголив изящную грудь - не большую и не маленькую, - прекрасную. Цой коротко выдохнул, когда она, взмахнув густыми ресницами, открыла глаза - голубые, как льдинки и такие же чистые; он не знал слова, которым бы смог выразить их красоту.
Она улыбнулась, и воинственность растаяла в нем. Он точно знал, будь он рядом с ней - станет королем мира. Сопровождали заманчивые ароматы, и чем больше себя он отдавал, тем сильнее и приятнее становились запахи. Глаза замаслились от удовольствия.
Разум искателя, целиком все его тело, все внутренние органы и процессы оказались под сильным напряжением и сжатием. Он чувствовал, как его покидают жизненные силы и не мог противиться, не хотел, поскольку получал взамен ощущение удовольствия и эйфоричное чувство того, что сам желает подчиниться Королеве, ведь она несет ему добро и нескончаемое блаженство. Пепельноволосая постепенно и не спеша отключала его сознание, позволяя прочувствовать ту удушающую сладкую мощь, которой овладела в совершенстве, и одновременно давала возможность стать частью этой самой силы.
Мир вокруг угасал, Королева отталкивала реальность, которая ждала искателя, погружая его в пучину того, что может дать сама. Пыталась заключить его в неосязаемую клетку, прутья которой услаждали обещаниями невообразимых удовольствий, наслаждений и того, что он не в силах даже вообразить. Не поддаться таким искушениям - прослыть дураком. Как раз этого искатель не боялся. И о тело разбился мощный натиск, которому не под силу сопротивляться.