Он упал на колени, не желая знать ничего, кроме чуда желания, а она склонилась над ним, играя струнами его энергии, и поддерживала ноготками за подбородок. Каждое касание, каждое движение, дарили невероятное расслабление. Провела и по руке с нечистотой, будто поглаживала ее и благодарила за то, что та привела человека обратно, не позволив Матери проникнуть в него. Глаза пепельноволосой смотрели так, будто видят его настоящего, того, кого он сам давно позабыл.
Цой не сопротивлялся и ждал, что она вот-вот заговорит и он, наконец, узнает ее имя и, быть может, свое. Ждал тот чудный голос, которым с ним говорила Мать. Мать. Искателя не заботило то, как над ним нависла тень Тронутого. Как он продел руку в перчатку, что вспыхнула пламенем. Цой не чувствовал боли, когда огонь коснулся его лба, как не слышал и тошнотворного запаха горящей плоти, шипящей под раскаленной железной рукой. Он ждал ее голоса, имени, но тело ее содрогнулось, и движения повторились: она вновь убрала прядь волос, открыла глаза и опять улыбнулась, сверкнув ровными рядами белых зубов.
Ничего больше Королева вытянуть не смогла и попятилась, увидев, как заживало клеймо на лбу человека, которого не удалось подчинить. Искатель, собрав всю оставшуюся волю в кулак, вогнал его же прямо в пасть наебабе, проломив ряды зубов, и облик посыпался разбитым стеклом. Выдернул руку и ударил еще, брызнула кровь; ее же выбитые клыки изрезали пасть и глотку.
Остальные пепельноволосые потеряли привычный облик и их акульи пасти, окаймленные острыми, как иглы, клыками, разомкнулись от ярости и ужаса. Тронутый спешил помочь Королеве, а Цой наносил удар за ударом пока колодцы глаз Королевы, на дне которых плескалась сияющая мерзлота, не угасли насовсем. Искатель бил Ла вара Вакхру головой о пол, когда его пронзило копьем, но не остановило - он ударял вновь и вновь и не перестал, даже когда голова Королевы раскололась надвое, как сухое полено. Тронутые продолжали вонзать в него копья, пока он не завалился, став похожим на ежа.
Двести пятнадцать, - число пришло в сознание вместе с визгом и криками. Цой поднялся в самой гуще бойни: на пики, которыми его закололи, тронутые насаживали хрупкие тела наебаб, покрытые оспинами, из которых сочились какие-то блестящие капельки отвратительного вещества. Догоняли и тех, кто пытался бежать, и копья вонзались им в спины. Не все упивались расправой. Молодые отрешенно и с ужасом наблюдали за происходящим, сжимая волосы на головах в кулаки. Сам Тронутый, как и многие другие, рыдал посреди хаоса, скрывая лицо в ладонях и только те, что оказались сильнее духом, вскрикивали и со слезами на глазах наносили фатальные удары копьями, рубили тесаками по давно умершим телам наебаб за то злодейство, что совершили сами.
Искатель схватил жезл, разделил его на клинки и сам зарубил с десяток вакхра, что носились по гнездовью, как угорелые. Конечности летели во все стороны, разбрызгивая фонтаны крови праздничным фейерверком, а когда все закончилось, и бледные тела лежали в лужах темной крови, он, как и все остальные, почувствовал возвращение Матери. Мышцы расслабились, и наступил покой.
Тронутые стояли опустошенным и оглядывались так, будто впервые видели гнездовье, которое служило пристанищем долгое время. Другие втягивали в себя Мать так, будто вдыхали совершенно новую, прежде невиданную жизнь, и все же прошлое не оставит их, будет преследовать до самой смерти, а клейма на лбах - даже после, - напоминать об ужасах, что наебабы творили их руками.
Мать окрепла и направила тронутых освободить женщин. Поначалу они боязливо жались друг к дружке, но услышав внутри любящую Мать, сомнение и страх исчезли.
Цой дотронулся до лба - его метку как корова языком слизала. Собрав жезл в копье, искатель вонзил его в наросток у основания кокона и тот упал, распластавшись по земле. Искатель оглядывал гнездовье и услышал плач младенца. Бледное пятнышко лежало на возвышении укрытое тенями небольшого грота. Подойдя, увидел дите. Крохотное тело едва успело окрепнуть. Девочка ревела, крепко сомкнув веки и лицо сморщилось, как высушенный плод шиповника. Носа и ушей не было, только дырочки в соответствующих местах и это, пожалуй, единственное, что отличало ее от человека. Во всяком случае, пока. Цой долго не решался, но все же осторожно взял чадо на руки.
Убей. Убей Это, - брезгливый голос Матери звучал в голове.
- Нет.
У тебя в руках плод, рожденный самой Ла вара Вакхра. От человека. Она Королева.
- И? - искатель поднял голову. - Сама ведь сказала: родить много ума не надо, главное вырастить. Вот и вырасти. Воспитай, как умеешь. Может, она единственная, кто сможет общаться с тобой не словами, а так, как привыкла ты. Запахами, образами, обосракциями, или чем там еще? В ней есть человеческое, значит, есть и добро.
Мать не ответила, но Цой понял, что донес мысль и был прав. Он знал, что Мать, вырастившая девять поколений людей, не способна на зло.
Тронутые освободили плененных женщин и, ведомые Матерью, покинули гнездовье вахкра. Несли бледнолицых на руках вдоль тоннелей. Бреши света набирали яркость, тогда он не обратил внимания и почти не замечал, как ему мерещились черные змейки, будто плывшие внутри светящихся корней. Цой нес ребенка - плод человека и наебабы и отбрасывал мысли о том, какое чудовище могло из этого получиться, но верил, что Мать сделает все правильно и вырастит достойное существо.
Несколько раз на пути назад случались стычки: тронутые натыкались на зверей и тварей, но копья быстро умерщвляли все, что представляло угрозу. Впрочем, попадись им цокотун или нечто подобное, победить, пусть и кучей, было бы сложнее. Когда добрались до обрыва, что отделял собой убежище, бледнолицые их уже ждали. Земля под ногами задрожала, и огромный корень закрыл собой пропасть, дав возможность пройти.
- А раньше так нельзя было? - недовольно проговорил Цой и ощутил где-то внутри легкий задор. Кажется, Мать посмеялась, но это не точно.
Вновь прибывших встретили в точности так, как приняли искателя и Малую: встали полукругом, только на этот раз бледнолицых было не сосчитать. Они приняли измученных женщин и унесли их в огороженное бивнями сооружение, чтобы оказать помощь и залечить раны. Вряд ли удастся вылечить все. Мужчины стояли и смотрели на женщин так, будто видят впервые. На глазах набухали слезы. Другие, узнав своих близких, кинулись в объятия. То и дело раздавались вскрики счастья, как после долгой разлуки. Один только Тронутый, скинув балахон, стоял и искал кого-то в толпе бледнолицых и никак не мог найти.
Спасибо.
Приятная волна, насылаемая Матерью, прокатилась по телу.
- Я не закончил, - ответил искатель. - Как тебя починить?
И пока разум Цоя сплелся с Матерью, появилась Малая. Одно молниеносное движение и сломленное, но все еще острое лезвие Оли мелькнуло в полумраке и вспороло Тронутому живот, выпустив кишки.
Все ахнули разом, кто-то унял крик, зажав рот ладонью, а искатель чуть было не выпустил ребенка из рук, и в голове прозвучал ответ на немой вопрос:
За то, что только он знает, каковы мои Дети на вкус. За то, что знает, что младенцы самые вкусные.
ГЛАВА 20
Тело Тронутого ничком рухнуло наземь, и Малая победно возвышалась над ним, пока с обрубка Оли стекали и падали капли крови. Никогда прежде искатель не видел подобного наслаждения от убийства в искрившихся глазах девочки, и сильнее прижал к груди чадо в руках; оно аж заплакало. Бледнолицая девушка подошла к искателю, вытянув руки. Он посмотрел на нее и, не увидев в глазах и движениях злого, отдал младенца.
Достал бурдюк и протянул Малой. Девочка переступила через убитого, как через самый обыкновенный ничего не значащий мешок с костями и забрала свое. Искатель поежился от мысли, что может не выполнить данное ей обещание и повторит судьбу не успевшего остыть тела, хотя понимал, что не умрет; просто не хотел огорчать девочку. Он старался держать слово, ведь оно - единственное, что имело истинную ценность.
Мрак пристанища обнимал уходящих бледнолицых и тронутых, но гул возбужденных голосов не стихал и доносился даже издалека. Многие из вернувшихся не могли поверить в реальность происходящего, а кто-то принять мысли о существовании другой жизни, настоящей, не той, какую насаждали извращенные умы наебаб.