Мальчуган, выскочивший из ополовиненной кабины и впервые в жизни увидевший столько людей, разыграл на клаксоне непонятную, но источавшую радостью мелодию. Каторжники Каземат приветствовали всех и каждого. Не сразу охотно.
Цой и Кара, стоявшие по разные стороны ворот, наблюдали, как воители входили и в знак доверия складывали оружие в тележки. Их взгляды встретились несколько раз. Цой не уловил, но углядела Анна: в глазах воеводы долгожданное спокойствие и благодарность.
Ближе к вечеру удалось расселить каждого, успели подготовить места и комнаты тем, кто остался в Людоводске, - с десяток воителей, охранявших полсотни женщин и детей. Их группа вернулась затемно, волоча за собой несчетное множество тележек, груженных всяким барахлом, да пожитками.
Вернулись как раз к моменту прощания с Непроизносимым. Тучное тело домового уложили на ложе из бревен, окруженное рвом. Задняя часть двора Каземат, отведенная для обряда, выглядела отчужденно, под стать похоронам. Пришли все, даже бездомные, ныне вновь считавшиеся каторжанами. Слов не звучало, лишь молчание, да треск дерева под жаром костра. Искры взмывали ввысь, исчезали во тьме, вместе с дымом унося Непроизносимого в неизведанный мир. Все случилось быстро. Лис и Анна стояли рядом. Какое-то время наблюдали молча.
- Ви сжигаете миортвих, а что остаиотся на память? - спросила Анна, пока треск костра ласкал слух.
- Память и остается. Человек ведь не набор из вещиц, поступки - вот, что важно.
Анна задумалась; пламя пленило мысли, не заметила, как Лис растворился в толпе. Расходиться не спешили, а когда настала пора, из скопления каторжан показались рослые фигуры: Мук, Феня и Вас. Собиратели виновато подошли к искателю. Мук протянул Ататашку.
- Цой, ты эта, не серчай, - потупил взгляд, и добавил: - пайков, не осталось, - цыкнул, - мы их на дамок выменяли, и часы, но автомат не трогали, честное-собирателькое, - поспешил оправдаться Мук, пока Феня возвращал флягу с мочой. Цой молча принял Ататашку, перекинул ремень через плечо и уложил автомат за спину. Открутил крышку фляги - запаха нет. Вылил содержимое, закрутил крышечку и упрятал флягу в ранец. Подошла и Зоя. Анна классифицировала их обоюдное молчание как безмолвные извинения. Цой вернул ей бинокуляр, рассказав, как погиб ее мужчина. Поверила она или нет, Анна не знала.
Каторжники направились к Казематам выбирать нового домового. Только Кара и ее люд пока оставались снаружи; некоторые не могли поверить в обретение Дома, в прочные стены, за которыми смогут вырастить детей, не боясь чудовищ. Кара, как бы случайно оказавшись у искателя, долго смотрела на него, с усилием вдыхала несколько раз, набираясь смелости, и все же заставила себя произнести слова благодарности:
- Спасибо, - голос искренний, надрывался от чувств и эмоций; все, наконец, хорошо. - Если бы мы их людонули, пролилось бы много крови, но этого не случилось, спасибо, Цой.
Искатель ответил доброй, но странноватой улыбкой, поразившей Анну, - ему с трудом давались положительные эмоции. Цой кивнул в сторону вышедшего из здания Каземат Лиса и сказал:
- Его благодари.
- И правда, - игриво согласилась Кара, прищурив хищные глазки, - может, стоило зачать ребенка от него? Цой не отреагировал, а она, аккуратно проведя рукой по рубцам на его голове, развернулась, и ушла, виляя бедрами, напоминая, как ему повезло; только в напоминаниях не было нужды, он запомнил каждый изгиб ее тела, а закрывая глаза, мог вспомнить каждый миллиметр. Никогда не забудет, как умеют обнимать ее руки, бедра, не забудет ее тепла.
Пополнили запасы пайков и воды, немного поели, и покинули Казематы до восхода солнца.
Лис необыкновенно молчаливый отправился с искателем и Анной, пообещав забрать багги как-нибудь потом; взял только сумки, оставленные в Казематах: две, похожие на большие карманы, крест-накрест висели через грудь, подсумок крепился на ремнях за спиной. Молчал и даже зубы какой-то твари, отданные Цоем, не смогли развеселить человека, который, как показалось Анне, не умел грустить.
До Резервации Второго Эшелона три долгих недели пути. Анна почти настроилась, когда искатель рассказал об остановках; первая в его убежище, а вторая в Догме, где стоял тягач Газа, который поможет сократить путь до недели. Анна не верила счастью.
Шли вдоль Вены, дороги, соединявшей семь Домов. Куда не глянь, все зелено-зелено, все вокруг радуется новому дню, все, кроме Лиса, не проронившего ни слова с прошлой ночи. Анна твердо решила, - настал час, когда и она, как никто, может оказаться полезной. Поинтересовалась, как прекрасно умеет, издалека, о том, что гложет его. Сказала, не нужно пытаться справиться в одиночку, призвала поделиться горем и разделить тяжкое бремя. Так нести его станет легче.
Искатель наблюдал со стороны, дивясь тому, как Анна с помощью обыкновенных слов достучалась до Лиса. Интересно, а он бы так смог? Наверное, нет; слова - совсем не его.
Лис тем временем выложил все как на духу: рассказал, как по его вине умер Непроизносимый, как он, назвав имя домового, подвел черту под жизнью старика. Анне вспомнился рассказ о нем и его вере в собственную неуязвимость перед Каторгой; домовой, как и многие, стал жертвой собственных убеждений, а его вера закончилась в точности так, как обычно заканчивалась любая другая, - смертью.
Предложения, обычно гладко стеленные Лисом, теперь доносились до слуха искателя несуразной кашей. Анна даже не пыталась разубедить его в вине за смерть Непроизносимого, наоборот, аккуратно привела к мысли, задавая вопросы, а Лис, отвечая на них, понимал, сколько жизней удалось сберечь. Не благодаря ему, нет, благодаря смерти домового. Потому как даже в смерти есть что-то хорошее, а порой смерть - лучшее, что случается с человеком за целую жизнь. Так случилось с Непроизносимым; хорошего оказалось немало. Бездомные обрели Дом, Лис обнаружив в раскопках стальную стену с непонятно нанесенными маркировками, убедился - никто кроме него не сумеет пробиться через нее, да и ему вряд ли удастся. Без Дюка про находку быстро позабудут, в виду других, более насущных проблем.
Убедившись в правильной расстановке акцентов в голове Лиса, Анна ловко сменила тему; опять же, вопросом, о том, как ему удалось уговорить каторжников принять люд Кары. Постепенно речь рыжеволосого становилась узнаваемой; обретала привычное яркое словцо, жестикуляцию. Как выяснилось, убедить оказалось совсем не сложно. Он рассказал, что бездомные такие же каторжники, когда-то жившие в Баграде. Именно их предков когда-то не пустил Непроизносимый, но главным, по мнению Лиса, стали женщины бездомных; немного приукрасил их в свойственной ему манере, да так, что мужики в раз ощутили, как кровь наполнила детородный орган.
Искатель не видел, чтобы разговоры так помогали. Анна заметно взбодрилась; знания все-таки пригодились.
- Слова порой лечат лучше любого лекарства. Я би рассказала, Тесой, что все болезни так или иначе идут с голови, но лечение помогло и это главное, жаль только, лечит рани, не видимие глазу, растущие отсюда, - приложила палец к виску. - В этом и заключалась моя работа на капсуле. Слушать, говорить и помогать преодолеть нервние сриви, - Анна помолчала с минуту, а затем добавила: - Если хочешь... я могу попробовать помочь тебе вылечить диссоциативную амнезию.
Но искатель только нахмурился, сказав, что здоров.
- А что за работа на капсуле? - поинтересовался Лис.
Анна с теплом вспоминала самое ответственное и длительное задание; полет до Арго, основной станции-ковчега, занял один год, три месяца и две недели. Двадцать человек, профессионалы своего дела, безвыходно заперты в помещении и разделяли их лишь перегородки отсеков. Первый случай случился уже на вторую неделю. Рене, мать четверых детей...
- Четверых? - оборвал Лис. - А вы смелые.
- Четверих, да, - продолжила Анна. - Так вот, Рене не могла простить и терзала себя за то, что оставила детей на Земле. Не умирать, - оговорилась Анна, - а в Резервации Репродукции. Ненавидела себя, кричала, что ни одна мать би так не поступила. Я убедила Рене в правильности еио действий, - усмехнулась, - даже таблетками пичкать не пришлось.