Итут Валька с ужасом понимает, что этот катер или буксир идет прямо на них! Что рулевой их просто-напросто не видит - ни коня, ни Вальки: не машину же он ведет с включенным дальним светом! Что через минуту сталь борта ударит по ним, а бешеная бронза винтов доделает все остальное.. Это же!..
В сторону!!! Немедленно, немедленно в сторону! Разжав руку и оттолкнувшись, сделать двадцать... нет - десять лихорадочных гребков, на пределе сил, и вот уже за спиной прорычит двигатель, прошумит взрезанная скальпелем-форштевнем вода... Конь? Ну что, что- конь?! Он, Валька, уже сделал для него все, что мог, все!.. Все?! А что же он, сделал? Привел коня сюда, чтобы убить?Подставить его под удар, а самому?.. И что потом? Нет, дело даже не в том, что скажут о нем на корабле - открыто скажут, прямо в лицо! Что скажет себе он сам: снова "сошел с дистанции"? Опять испугался, не справился, не... сдюжил в деле - в настоящем, мужском деле?! И как потом жить?..
Валька закрывает глаза и, сумасшедше работая рукой и ногами, тянет, тянет коня за гриву - давай же, давай, голубчик, миленький, разворачивайся, так, так, еще, еще... Пошли, ну, пошли же, умница ты, вот, хорошо!..
Валька не выдерживает, открывает глаза. Яркие огни - огненно-красный и ядовито-зеленый - поднялись над морем, надвигаются все ближе и ближе. Уже врывается в уши рокот машины, уже явственно шилит белесый бурун под носом корабля... Ну же - работай, работай!!!
Суденышко проходит совсем рядом - маленький тупоносый портовый буксирчик. Волна от него накатывается на них, конь фыркает и задирает голову. Качаясь на волне, Валька распластанной лягушкой бессильно висит рядом. Потом, минуту спустя, начинает загребать правой, какой-то ватной, рукой, снова выводя коня на "заданный курс". Сердце еще дико колотится, и он начинает повторять очень занимавшую его когда-то формулу аутотренинга: "Я спокоен, мое сердце работает ровно, я абсолютко спокоен..."
Они медленно двигаются дальше. Все ближе мигающий огонь на конце мола. Брызги, падающие на Валькины ресницы, превращают огонь в расплывчатую хвостатую волна открытого моря - холодная, злая, и конь, захлебываясь, всхрапывает все чаще и чаще. Валька начинает замерзать...
Из-за темного края волнолома медленно выдвигается светлая полоса далекого горизонта. Впереди, чуть правее ее, - выход. За ним - последняя прямая, прямо к пологому берегу пляжа. Вламываясь в лабиринты каменных глыб, впереди ревет открытое море...
Они уже начали поворот вправо, между мигалкой и краем волнолома, когда Валька внезапно чувствует острую боль в правой ноге. Судорога иглой прошила икру и воткнулась в бедро.
Такое бывало с ним и раньше. И каждый раз Вальку мучила не только сама боль, но и ощущение бессилия, какой-то младенческой беспомощности и беззащитности перед нею. Ни удара, ни раны, абсолютно послушное тело, и вдруг словно нож входит в мышцу, и ты уже полукалека, неуклюже тянущий за собой деревяшку-ногу. Но тогда рядом всегда были люди и Валька твердо знал: что бы ни случилось, его поддержат, помогут...
Спасут, наконец!
Но здесь... Нарастающая боль и это черное бездушное пространство вокруг, объединившись, вселяют в дущу страх, от которого уже не уйти отчаянным рывком. Похоже, что-то подобное испытывает и конь, потому что в почти беспрерывный храп его вплетается стон - самый настоящий жалобный стон... Что? Что еще и с ним, с конем, с конем, - обессилел, тонет?! Вот теперь всё...
Нет, конь еще идет, идет... Отпустить его? Ему же полегче станет!... И потом - ну, есть же у него, у коня, итстинкт, ведь совсем уже немного осталось! А самому - рвануть, как-нибудь добарахтаться, докарабкаться, хоть кончиками пальцев ухватиться за такой нажедный, твердый, неколебимый бетон. Пусть ударит волной о камень, резанет по коже острым ребром, но пусть поддержит, не даст погрузиться в полный и окончательный мрак.
Нельзя же так бездарно, глупо...
Валька бессмысленно крутит головой, и вдруг справа загораются две светлые точки - там, на черных глыбах.
Сквозь плеск и шум доносится голос:
- Валюха! Идешь? Не боись, тут мы! Уже немножко осталось!
Господи, да как же это?.. Вальке хочется не то зареветь, не то засмеяться: ребята! Как же он мог забыть, что они есть на свете? Значит... Значит, пока он тут, как пишут в газетах, "противостоял стихиям", они, рискуя свернуть шею, уже карабкались по этому головоломному нагромождению каменных пирамид волнолома - ночтью, неся перед собою аварийные фонарики! Вот же они стоят, всего в сотне метров, и если понадобиться, то... А зачем? И конь - "на плаву", и сам он, Валька, не параличный же! И они ж ему верят! Верят! Этак спокойно, без паники:
"Давай, немножко осталось!" У них же и сомнения нет в том, что он "дает" как положено - как моряк, подводник, как мужчина, наконец! Значит, всё - норма? Ах же вы, ребята, ребята!...
Валька задирает голову и, как ему кажется, лихо кричит:
- Полный по!..
Бьет в лицо волна, Валька, поперхнувшись, замолкает, кашляет, но все же кончает:
- ...порядок! Курс - в базу!
Ногу по-прежнему скручивает болью. Но это уже не та боль, что была пару минут тому назад. Она стала всего лишь трудным обстоятельством, но - не более. А уж с ним-то, с "обстоятельством", он должен - и сможет! справиться сам. И ни черта с ним не может случиться, если рядом - ну почти рядом! - люди, ребята, парни, готовые немедленно броситься на помощь! Кстати, и конь - Гнедко, Буланый, Холстомер, может быть! - замолчал, напрягся в последнем усилии, умница, сам движется куда надо!
Последняя прямая. Волна сейчас накатывается сбоку, даже почти что сзади. Море, как бы там ни было, но покоренное-таки их тяжким трудом, само помогает теперь коню и Вальке добраться до цели. И он почему-то вспоминает вчерашнее утро, их всплытие в конце похода...