Я все еще пыталась примирить воспоминания о друге детства моего брата, о том, которого я представляла своим собственным, даже если я была только маленькая помешенная девочка, с мужчиной, которого я уловила в тусклом свете, когда вглядывалась в него прошлой ночью. Я пыталась сложить все это, реального мужчину, который был здесь, с фантазией, которую я проигрывала у себя в голове последние шесть лет, картинки взрослого Джареда, и я всегда размышляла, и молилась, чтобы однажды наши пути пересеклись. В тусклом освещении, в котором его увидела, я знала, что мое воображение даже близко к такому не приближалось.
Его движения были медленными, когда он обошел стойку, и зашел на кухню. На мгновение, мы стояли в неловкой тишине, напряжение исходило от нас. Он, в итоге, пробормотал тихо:
— Доброе утро. — Его голос глубокий, хриплый. Мой желудок стянуло узлом в предвкушение, когда этот звук плавно двинулся по моей коже.
— Доброе утро, — прошептала я в ответ. Я сделала еще глоток апельсинового сока, и собралась с силами. Потом, наконец, набралась смелости, чтобы посмотреть через плечо.
И замерла, когда смогла, на самом деле, рассмотреть его.
Боже.
Вспышки воспоминаний промелькнули в моем воображении, картинки, мальчик почти с белыми волосами, который проводил так много времени в моем доме, когда мы росли, что, возможно, он даже жил там. То, как он всегда смеялся, и поддразнивания постоянно соскакивали с его языка. Но, прежде всего, у него было самое большое сердце, которое я когда-либо встречала. Я никогда не забывала, как в его колючих кристально голубых глазах, появлялась нежность, когда он говорил со мной, или как он был заинтересован во всем, что происходило вокруг него, его любопытство распространялось на листья деревьев, и даже насекомых, которые ползали по земле.
Сейчас же…
Его волосы потемнели на оттенок или два, светлые с небольшим коричневым отливом. Они были короткие по бокам, а на макушке едва достаточная длина, чтобы запустить туда беспокойные пальцы, когда он уставился на меня, пока я в шоке смотрела на него. Он не был таким высоким как Кристофер, но достаточно высок, чтобы возвышаться надо мной.
Мои руки сжались вокруг стакана, а глаза расширились. Затем он подошел.
Щетина покрывала его челюсть, которая была крепко сжата, когда он жевал одной стороной рта, нервно скрипя зубами. От него пахло мятой и с очень слабым намеком на сигареты — эта комбинация была опьяняющей, и ничуть не отталкивающей. Я не смогла остановиться и разглядывала его, впитывая каждый дюйм этого мужчины, который держал меня в своей ладони, не имея ни малейшего понятия, что делал это.
Он стоял на моей кухне, только в джинсах. Его талия узкая, а плечи широкие. Жилистые мышцы извивались вниз по рукам. Они колыхались даже при малейшем движение, а его джинсы висели на тазовых костях, которые торчали прямо над поясом. Мое внимание спустилось вниз по его ногам, туда, где он стоял босиком на кафельном полу кухни. Даже его ноги были сексуальными.
Я моргнула, прогоняя ступор. Нет. Изображения, которые появлялись в моем мозгу, определенно, не воздавали ему должное.
Ни одна из тех вещей не похожа на то, что я видела в реальности. Мое внимание сосредоточилось на том, что я не смогла полностью разглядеть прошлой ночью. Почти каждый дюйм его кожи был покрыт чернилами, эти замысловатые рисунки, которые кровоточили и плакали, вместе создавали намек на смерть. Все они смешивались так, что нельзя было отличить один от другого, просто вычерченные цвета и намеки, которые размывались от одного ужаса к следующему. Пламя облизывало почти всю правую руку, пара светло-голубых глаз, смотрящих из глубин, казалось, умоляли, как будто прокляты навечно в этом бушующем огне. Мое внимание переместилось на его руки, где рисунки стекали вниз по запястьям и просачивались на пальцы. На костяшках пальцев одной руки можно было прочитать 1990. На другой руке 2006.
Мой живот болезненно сдавило, поскольку я поняла значение этих цифр.
На этом парне была вытатуирована боль.
Неуверенно, я вернула взгляд на его лицо. Те нежные глаза, больше не были нежны, а лишь суровы, когда они пригвоздили меня совершенно иной степенью силы, чем это было прошлой ночью. Это выражение бушевало с гневом и намеком на разочарование.
Он развел руки в стороны ладонями вверх, как будто приглашал посмотреть, хотя презрительная усмешка появилась на его великолепном лице:
— Действуй, Эли. Ты тоже хочешь заглянуть внутрь меня?