— Я беспокоилась за тебя, — ее голос скрипел, пока она искала мое лицо в сумерках комнаты. — Я пыталась дозвониться до тебя.
С силой моргнув, я пытался избежать той боли, с которой не знал, как справиться.
— Я ненавижу, что ты переживаешь за меня, — я посмотрел на нее, зная, что это одновременно ложь и истинная правда.
Эли прильнула к сгибу моей руки. В ее тепле, невозможно было не найти комфорт. В течение нескольких секунд, она прижимала меня к себе, путешествуя мягкими пальцами по голой груди. Казалось, что она колебалась, прежде чем медленно поднялась на руки и колени, оседлав меня. Она просто повисла надо мной, смотря на меня так, как будто я значил для нее так много. Когда она на меня так смотрела, то видела вещи, которые не должна была видеть.
Я имею в виду, черт, да я точно знал, что она видела. Я знал это. Я знал, что она видела те вещи, которых там не было в действительности.
Глядя мне в глаза, она медленно опускалась вниз до тех пор, пока не коснулась губами розы, в центре моей груди.
— Ты скучаешь по ней, — прошептала она.
Я хрипло задышал, когда ее слова ударили меня. Мое сердце сжалось, так чертовски сильно, и я пытался дышать через боль, сковавшую грудную клетку. Воспоминания, которые я весь день блокировал, нахлынули на меня. Эли разрушила все барьеры, которые я так чертовски старался удержать на месте.
Спусковой крючок, и я был бессилен против него.
Я подумал, может, мне стоило разозлиться на нее за то, что сказала что-то до смешного очевидное. Но я не мог. Потому что в ее словах было все, что я хранил втайне. Это была не жалость, или какая-то, бл*дь, слабая попытка сочувствия, которую я даже не нуждался.
Эли понимала.
Сжав ее волосы в кулак, я притянул ее ближе, потому что мне нужно было видеть ее.
Я нуждался в ней. Каждую чертову секунду, каждого чертового дня.
Страх накрыл меня с головой. В горле пересохло, но слова, что мучили годами, искали свободу. Я не мог остановить себя от разговора, рассказать Эли, потому что нуждался в этом:
— У меня нет права, Эли, но я скучаю. Я так по ней скучаю. Я бы сделал все… отдал все… чтобы вернуть все назад.
Печаль омрачила ее лицо, и я ненавидел, что был этому причиной. Я так много раз предупреждал, что ей не нужно мое дерьмо. Что мне нечего дать взамен, я только беру. А я, бл*дь, брал, брал и брал.
И я снова здесь, разрушаю что-то хорошее.
Когда я остановлюсь?
Меня переполняли эмоции: вина, злость, страх.
Эли опустилась вниз и снова поцеловала розу. Стиснув зубы, мои руки, как тиски, сжались в ее волосах, пока она ласкала след моего греха, полностью скрыв его своим ртом и дыханием, осыпая меня всем, чего я не заслуживал.
Приподнявшись, в ее глазах блестели невыплаканные слезы.
— Я здесь для тебя, Джаред. Ты знаешь это, правда… Ты можешь поговорить со мной. Можешь рассказать мне, — бубнила она, почти не переставая. — Пожалуйста, поговори со мной.
Я зажмурил глаза. Видения замелькали.
Эли взяла мое лицо, заставляя посмотреть на нее.
— Все хорошо… Ты можешь доверять мне.
Я не мог отвести взгляд от глаз, что смотрели на меня так пристально, как будто она действительно верила, что так может быть.
Потому что это не было, черт возьми, хорошо.
В этом всегда была проблема с Эли. С ней я всегда притворялся. Притворялся, что это нормально — ощущать все таким образом, притворялся, что это нормально, так сильно заботясь о ней. Притворялся, что, возможно, однажды, все это действительно станет нормально.
И я, бл*дь, не мог остановиться.
Она коснулась своими губами моих.
— Поговори со мной… пожалуйста, Джаред… я здесь.
Схватив ее немного сильнее, я быстро облизал губы, мой голос был резким:
— Я был таким безответственным, Эли… чертовки безответственным. Глупый ребенок-панк.
Как те придурки, которых я бил в тюрьме, потому что они были не благодарны за то, что имели.
Безмозглый.
Позорный.
Непростительный.
Эта ненависть вспыхнула, нанося удары, как этого требовал мой дух.
Глубоко внутри, ревели системы предупреждения, которые никогда не умолкали. Они кричали на меня закрыть свой рот, прежде чем будет слишком поздно. Прежде чем я не смогу взять слова обратно.
Но с Эли уже было слишком поздно.
Закрыв глаза, я заговорил:
— Я был так взволнован этим утром. — Мое тело дернулось, когда я полностью погрузился в воспоминания. Я так долго был подавлен. Это своего рода шокировало, как я все еще мог помнить в точности то, что чувствовал. Но после стольких лет, это было здесь, как вопиющее напоминание, что у обещаний, которые я дал, нет никаких шансов. — Я думал, что я на вершине мира.