Я успокаивала себя, пока он устраивался, и его вес, распределился по кровати. От него исходило сильное напряжение, от которого у меня пересохло во рту.
Джаред выдохнул, а его рука прижалась к моему позвоночнику. Могла представить себе, как он лежит на спине и смотрит в пустоту. Я ждала. Ждала, сама не знала чего. Не знала, чего он хочет. Все, что я знала — это то, что я хотела, чтобы он хотел меня.
Я больше не могла этого вынести.
Медленно, я повернулась. Его рука впилась в мои ребра, пока я устраивалась около него. Сегодня я стерла физическое пространство, которое всегда оставалось между нами, но я знала, что расстояние от того, что я хотела, и до того в чем я нуждалась никогда не было большим. Я зарылась носом в его шею и вдохнула его запах. В эту секунду он сдался и притянул меня в свои объятия. Одна моя рука обернулась вокруг его шеи, а вторая зарылась под спину.
Мое тело пылало, мои мышцы напряглись, когда я вцепилась в него, стараясь быть как можно ближе к нему.
Ничто никогда не ощущалось лучше, чем находиться в объятиях Джареда.
Ничто.
Под моей рукой его сердце быстро билось, и медленно убрав пальцы с его футболки, я проскользнула ладонью под нее, чтобы ощутить биение своей кожей. Мой желудок сделал сальто, объединяясь с желанием, потребностью и любовью, которую я так долго хранила для него.
Я хотела рассказать ему, как много он значит для меня, но знала, что если скажу — это еще сильнее оттолкнет его.
Джаред задержал дыхание, и, подняв правую руку, положил поверх моей. Он прижал мою ладонь сильнее к своей груди, как будто он тоже не мог выдержать мысль о том, что я уйду. Его голос был скрипучим, низким и таким невероятно печальным:
— Что мы делаем, Эли?
— Я не знаю, — ответила я, ртом, прижатым к ткани его футболки. Я любила его запах, его футболка пахла свежей стиркой, смешанной с его собственным запахом, который всегда окружал его — мята и сигареты. Это была аура мужчины, который каждую секунду впитывал мою душу глубоко в себя.
Пальцы со спины поднялись к моим волосам. Осторожно потянули, как он делал это прежде, только в этот раз это была прядь волос.
— Знаешь, Кристофер был прав. Ты всегда была моей любимицей. — Слова были произнесены шепотом, его лицо сфокусировалось на потолке, в то время как пальцы гладили мою голову.
Покалывание распространилось по шее, затем вниз по позвоночнику.
— Я не знаю, что это было, — продолжил он, шепотом. — Думаю, мне нравилось, что ты ходила за нами. Нравилось, что не могла быть с нами наравне, и мне надо было заботиться о тебе. Нравилось поддерживать тебя. Защищать. Нравилось, как ты смотрела на меня, будто я действительно много значил для тебя. Мне нравилось, что когда я вспоминал о тебе и Кристофере, после своего отъезда, я думал о хороших временах своей жизни. — Он притянул меня ближе и прижался губами к моей макушке.
— Но я не понимал, что это, Эли.
Я придвинулась, чтобы положить щеку ему на грудь. Печаль накатила на меня сокрушительной волной. Я знала, но ничего не могла сказать, чтобы повлиять на него или переубедить. Он уже говорил об этом прошлой ночью. Вместо этого, я просто ухватилась за него, говоря ему через прикосновения, как много он значит для меня, и что он заслуживает счастья, найдет ли он его со мной или с кем-то другим.
— Черт возьми, я разрушаю все, к чему прикасаюсь, Эли, и я не хочу разрушать тебя. — Его захват усилился. — Черт, — простонал он шепотом, наклоняя свое лицо к моему, печаль огнем горела в его глазах. — Я даже не должен находиться здесь с тобой. — Он погладил мою спину. — Проводить с тобой время — это самый эгоистичный поступок, который я сделал за долгое время. — Он сделал вдох. — Я не могу больше продолжать делать это... все эти дружеские штучки. Я чувствую, это произойдет, Эли, что-то плохое случится, и я сделаю тебе больно, а я отказываюсь делать это.
— Ты никогда не причинишь мне боль, — сказала я. На сей раз я не смогла удержаться и опровергла его слова.
Сдержанный смех заполнил комнату.
— Ты права... потому что я никогда не позволю этому зайти слишком далеко.
Мое сердце сжалось. Я была неправа. Он может сделать мне больно. Он уже сделал — больно мне и самому себе.
Но я думаю, что лучше всего у него получалось — причинять боль себе.
Я переплела наши пальцы и подняла их так, чтобы наши руки светились в тусклом свете. Моя кожа казалась такой бледной по сравнению с его загорелой. У него на пальцах набит год его рождения: 1990. Жизнь.
Я сжала руку, желая удержать его.
Он поднес наши руки к своему рту и оставил нежный поцелуй на моих пальцах. Он прикоснулся губами к тыльной стороне моей руки, прошелся по шрамам на внешней части моего большого пальца. Горло сжалось, и я изо всех сил старалась сдержать слезы.