– Нам тут что? До ночи сидеееееть? Ты что? Не сообщил, где мы?
Дима-сан смотрел на капитана, и ему было искренне жаль немолодого турка. Потеряв самолёт, капитан потерял и свой бравый вид. После купания в солёном море мундир лётчика выглядел препаршиво. Разводы соли на чёрной ткани портили весь вид, а фуражка утопла вместе с самолётом.
'На горе стоят понты – это город Алматы… держись Гёкхан. Сейчас начнётся…'
– Да ты знаешь кто я?
– Ты с кем разговариваешь?
– Чего молчишь? Отвечай!
Особенно разорялись холёные дамы от тридцати и выше. Мельников схватился за голову. Буквально час назад, когда самолёт болтался на волнах, эти же самые дамочки, жёны новых казахских аристократов из финполиции, таможни и прочих госструктур, дружно аплодировали лётчику и кричали 'браво'.
'Ну что за суки!'
Дима скрипнул зубами и вышел вперёд.
– Тихо!
Зверская рожа и широкие плечи не сработали. Вернее – сработали наполовину. Мужчины притихли, опасаясь связываться с этой гориллой, а вот гиперактивные бабёнки завелись ещё больше.
– Да кто ты такой, чтоб нам указывать? Да я из-за тебя все вещи бросила. А там… а ты мне теперь знаешь сколько ДОЛЖЕН?!
Бабы сорвались. О том, что они только что чудом избежали смерти, никто уже не вспоминал. Зато об утонувших с самолётом кошельках, сумочках и чемоданах помнили все.
'Твариииины'
У Димы потемнело в глазах.
– Пойдём. Пойдём, Дима. Ну их. Дур этих. Пусть сами своё дерьмо месят.
Надя взяла мужа под руку и потащила подальше от пляжа, на котором так и торчали все спасшиеся с 'Пегасуса' люди.
– Виктор Сергеевич, Виктор Сергеевич. Проснитесь.
'Ни хрена ж себе, кто это ко мне по имени-отчеству?'
Витька сначала удивился, а затем проснулся и открыл глаза. Рядом с ним, на траве, сидел…
'Как его?.. Филиппыч, кажется…'
… и осторожно тряс его за плечо.
Витька зевнул во всю пасть, потянулся и сел. Самочувствие у него было просто отличное! Побаливал синяк на бедре – но это мелочи. Самое главное – не мутило и не болела голова, чего он так опасался.
Небо над головой было жёлто-алым. Закат окрасил и верхушки пальм. Те отливали оранжевым и золотым.
– Ого! Это ж сколько я спал?
Zenith показывал половину четвёртого, но это ничего не значило – кто знает в каком часовом поясе они оказались.
Филиппыч кашлянул и просветил.
– Три часа прошло, как высадились на берег.
Витька потянулся, проморгался, посмотрел на деда и снова сказал.
– Ого!
На левой скуле Кирилла Филипповича багровел кровоподтёк. Дед мотнул головой и шикнул на зарёванную внучку, которая отиралась поблизости.
– Это неважно. Совсем неважно, молодой человек. Тут, понимаете, какое дело…
Витя посмотрел на красные глаза девушки, на её опухший нос и в голове его зашевелилсь нехорошие подозрения. Идти, с кем-то драться из-за незнакомой девчонки, он не хотел. Да и вообще… драться Витя боялся. В животе сразу нехорошо похолодело, во рту пересохло, и он только и смог, что невнятно проблеять.
– Да-даааа?
– Там, на пляже, делят имущество, которое капитан оставил. И дают только семьям. А одиночкам – нет.
Витька решил, что ослышался.
– Погоди, Кириллыч, тьфу, Филиппыч. Чего делят? Как это – оставил? Я что-то проспал?
Оказалось, что проспал Витя очень многое. Первое общее собрание пассажиров и экипажа, похоже, было и последним. После получаса бесплодных попыток объяснить ситуацию, лётчики сдались и уже не пытались ничего доказывать. Их всё равно никто не слушал. Народу требовалось выплеснуть эмоции – народ их и выплёскивал.
Сначала с пляжа ушёл тот самый здоровяк со своей семьёй. За ним немедленно ушло ещё человек пятьдесят, но через короткое время некоторые вернулись обратно. Их не приняли и развернули обратно. Затем, одуревший от воплей и угроз командир корабля, приказал стюардам распотрошить мешки, которые экипаж успел вынести из самолёта.
Сорок две литровые бутылки минеральной воды, три десятка булочек и сотню кареток с джемом поделили быстро и пропорционально. Часть стюарды отнесли людям Мельникова, часть оставили себе, а большую часть просто оставили в куче на берегу. Та же участь постигла два десятка тонких синтетических одеял. А вот аптечку и ракетницу турки оставили себе.
– Представляете, Витя, можно я вас так буду называть? Представляете, Витя, они их чуть не растерзали!
– Да ну… – Егоров усомнился. Чтобы вполне вменяемые, воспитанные и небедные люди так быстро озверели? Верилось в это с трудом. – Быть того не может!