Стало легче. Сильно-сильно легче. Руки перестали трястись, а из головы исчез противный зуммер. Витя бросил копьё и пополз к морю. После ныряния самочувствие окончательно пришло в норму и Егоров, довольно отфыркиваясь, наконец, огляделся.
– Катя? Катя?!
Абсолютно голая Катя сидела на песке с посеревшим лицом. Тело её тряслось, словно в припадке, а в глазах горело что-то эдакое… Витю пробил озноб… безумное.
– Мама! Маааам!
Из рощи к ним бежал мальчишка, размазывая сопли, слёзы и на ходу подбирая мамины вещи.
– Мам, мам, мам…
Витька снова хлопнулся на задницу. Он понял, на кого и почему, отвлёкся главарь. И кому он отныне обязан своей жизнью.
– Всё в порядке, малыш. С ней всё хорошо.
Мальчишка ревел дурниной, тормоша мать и подсовывая ей вещи.
– Мам, одень, мам, пойдёооооом…
Катя очнулась, подскочила и по-девчоночьи запищав, побежала в пальмовую рощу. Следом за ней бежал её ребёнок.
За спиной кого-то начало рвать. Витька вспомнил о соратнике и обернулся – тот, скрючившись в три погибели, сидел у воды и мотал головой.
– Ты как?
– Э… порядок.
Парень умыл лицо, кое-как поднялся и протянул руку.
– Олег.
Так в жизни Витьки Егорова появился первый настоящий друг.
Глава 6.
Олега полоскало ещё минут пять. Как только его взгляд цеплялся за лежавшие на песке тела, парень бледнел, зеленел и снова полз к воде 'освежиться'. Вида крови он, похоже, не переносил. Виктор равнодушно посмотрел на трупы, испытал мимолётное сожаление о Ержане, полный пофигизм при виде тела Филиппыча и удовлетворение от разбрызганных мозгов налётчиков.
– Ты как? В порядке?
Сам Витя чувствовал себя на все сто, если не считать горевшей на солнце кожи.
– Угу. – Олег отдышался, прополоскал рот морской водой и, сморщившись, сплюнул. – А ты?
– Я?
Витька растерялся. Из кинофильмов и книг он знал, что сейчас ему должно быть, как минимум, нелегко. Он должен мучиться и страдать от одной мысли, что совершил убийство.
'Ну совершил. И чего? Заявление в полицию на меня напишут?'
Егоров поразился собственному самообладанию и пожал плечами.
– Я? Да нормалёк. Вставай, пошли, посмотрим, кто там в лодке лежит.
Он вывернул из каменной ладони 'неандертальца' его чудовищный деревянный меч и полез в воду.
'Нет. Не может этого быть. Померещились они мне. Откуда у них белые дети? Это я перегрелся малость…'
Виктор брёл по пояс в воде к кораблику и всячески убеждал себя в том, что в лодке только Ольга. Он отчаянно не хотел идти к судну налётчиков, страшась увидеть то, о чём ему давно сообщил трезвый и расчётливый разум.
'Только бы они были живые!'
Витька ещё сильнее сбавил ход и вперёд, с криком 'Оля, я иду!', вырвался напарник.
Вонь на лодке стояла зверская. Ещё хуже, чем та, что разила от дикарей. Егоров подобрался к чёрному боку лодки, взялся за край борта и с громким воплем отдёрнул руку. Всё дерево было покрыто толстым слоем немыслимо вонючей слизи, которая немедленно налипла на ладонь. Олег тоже страшно разматерился, но скорости не сбросил, шустро перевалив через невысокий борт.
– Оля, я… ё… т… … …!
Парень, несколько минут тому назад не побоявшийся выйти с голыми руками против двух вооружённых воинов, взвизгнул почище иной бабы.
Егоров похолодел, сцепил зубы и, уже зная, что его ждёт на лодке дикарей, полез наверх.
Под рваной циновкой вповалку лежали дети. Обыкновенные дети. От совсем маленьких крох лет трёх до подростков лет двенадцати. На них не было никакой одежды или вещей и все они были без сознания, но Виктор понял сразу.
Это наши. То есть свои.
Земные.
Голые тельца были обожжены солнцем, покрыты царапинами, ссадинами и, Витя присмотрелся, и его замутило, потёками крови.
Голова у Егорова закружилась от лютой злобы. Если бы он мог – то убил бы этих животных ещё раз. И ещё. И ещё.
Руки и ноги детей посинели от тугих пут, вдобавок ко всему прямо на детях билась в немой истерике Оля. Тоже крепко связанная и с кляпом во рту.
– Хули замер? Развязывай. Да, блять, не детей, а её!
'Это я сказал?'
Олег икнул, очнулся, вынул кляп и вцепился зубами в кожаные ремни на запястьях девушки, а Витька, молясь всех богам одновременно, принялся поднимать детей.
Олег справился на удивление быстро. Ольга приподнялась над бортом, увидела лежащего на пляже деда, залилась слезами, но в истерику не впала, а стала помогать парням.
'Господи боже мой! Да что же это? Ей же и восьми лет нет! Мамочки! Они ж её…'
Витьку колотил озноб, Олег тихо шипел ругательства, а девушка от ужаса даже перестала плакать, но свою страшную работу люди не бросили. Самый старший из детей, мальчишка лет двенадцати, очнулся, мутно посмотрел на своих спасителей и едва слышно прошептал.