Свой темный лик ловить под отсветом зыбей
Пустым объятием и сердца ропот гневный
С весельем узнавать в их злобе многозевной,
В неукротимости немолкнущих скорбей.
Вы оба замкнуты, и скрытны, и темны.
Кто тайное твое, о Человек, поведал?
Кто клады влажных недр исчислил и разведал,
О Море?.. Жадные ревнивцы глубины!
Что ж долгие века без устали, скупцы,
Вы в распре яростной так оба беспощадны,
Так алчно пагубны, так люто кровожадны,
О братья-вороги, о вечные борцы!
Вчера клан ведунов, с горящими зрачками,
Стан тронул кочевой, взяв на спину детей
Иль простерев сосцы отвиснувших грудей
Их властной жадности. Мужья со стариками
Идут, увешаны блестящими клинками,
Вокруг обоза жен, в раздолии степей,
Купая в небе грусть провидящих очей,
Разочарованно бродящих с облаками.
Завидя табор их, из глубины щелей
Цикада знойная скрежещет веселей;
Кибела множит им избыток сочный злака,
Изводит ключ из скал, в песках растит оаз -
Перед скитальцами, чей невозбранно глаз
Читает таинства родной годины Мрака.
Моей обителью был царственный затвор.
Как грот базальтовый, толпился лес великий
Столпов, по чьим стволам живые сеял блики
Сверкающих морей победный кругозор.
В катящихся валах, всех слав вечерних лики
Ко мне влачил прибой, и пел, как мощный xop;
Сливались радуги, слепившие мой взор,
С великолепием таинственной музыки.
Там годы долгие я в негах изнывал -
Лазури, солнц и волн на повседневном пире.
И сонм невольников нагих, омытых в мирре,
Вай легким веяньем чело мне овевал,-
И разгадать не мог той тайны, коей жало
Сжигало мысль мою и плоть уничтожало.
Я — камень и мечта; и я прекрасна, люди!
Немой, как вещество, и вечной, как оно,
Ко мне горит Поэт любовью. Но дано
Вам всем удариться в свой час об эти груди.
Как лебедь, белая, — и с сердцем изо льда,-
Я — Сфинкс непонятый, царящий в тверди синей.
Претит движенье мне перестроеньем линий.
Гляди: я не смеюсь, не плачу — никогда.
Что величавая напечатлела древность
На памятниках слав — мой лик соединил.
И будет изучать меня Поэтов ревность.
Мой талисман двойной рабов моих пленил:
Отображенный мир четой зеркал глубоких -
Бессмертной светлостью очей моих широких.
ИЗ БАЙРОНА
There's not а joy the world can give…[15]
Какая радость заменит былое светлых чар,
Когда восторг былой остыл и отпылал пожар?
И прежде чем с ланит сбежал румянец юных лет,
Благоуханных первых чувств поник стыдливый цвет.
И сколько носятся в волнах с обрывками снастей!
А ветер мчит на риф вины иль в океан страстей…
И коль в крушеньи счастья им остался цел магнит,-
Ах, знать к чему, где скрылся брег, что их мечты
манит?
Смертельный холод их объял, мертвей, чем Смерть
сама;
К чужой тоске душа глуха, к своей тоске нема.
Где слез ключи? Сковал мороз волну живых ключей!
Блеснет ли взор — то светлый лед лучится из очей.
Сверкает ли речистый ум улыбчивой рекой
В полнощный час, когда душа вотще зовет покой,-
То дикой силой свежий плющ зубцы руин обвил:
Так зелен плющ!— так остов стен под ним и сер,
и хил!
Когда б я чувствовал, как встарь, когда б я был -
что был,
И плакать мог над тем, что рок — умчал и я — забыл:
Как сладостна в степи сухой и ржавая струя,
Так слез родник меня б живил в пустыне бытия.
I speak not, I trace not, I breathe not thy name…[16]
Заветное имя сказать, начертать
Хочу — и не смею молве нашептать,
Слеза закипает — и выдаст одна,
Что в сердце немая таит глубина.
Так рано для страсти, для мира сердец
Раскаянье поздно судило конец
Блаженству — иль пытке?.. Не нам их заклясть:
Мы рвем их оковы, нас держит их власть.
Пей мед преступленья оставь мне полынь!
Прости мне, коль можешь; захочешь — покинь.
Любви ж не унизит твой верный вовек;
Твой раб я; не сломит меня человек.
И в горе пребуду, владычица, тверд:
Смирен пред тобою, с надменными горд.
С тобой ли забвенье?— у ног ли миры?
Вернет и мгновенье с тобой все дары.
И вздох твой единый казнит и мертвит;
И взор твой единый стремит и живит.
Бездушными буду за душу судим:
Не им твои губы ответят — моим.
Bright be the place of thy soul…[17]
Сияй в блаженной, светлой сени!
Из душ, воскресших в оный мир,
Не целовал прелестней тени
Сестер благословенный клир.
Ты все была нам; стань святыней,
Бессмертья преступив порог!
Мы боль смирим пред благостыней,
Мы знаем, что с тобой — твой Бог.
Земля тебе легка да будет,
Могила как смарагд светла,
И пусть о тленьи мысль забудет,
Где ты в цветах весны легла.
И в своде кущ всегда зеленых
Да не смутит ни скорбный тис
Сердец, тобой возвеселенных,
Ни темнолистный кипарис.
They say thаt Норе is happiness…[18]
Надежду Счастьем не зови:
Верна минувшему Любовь.
Пусть будет Память — храм любви,
И первый сон ей снится вновь.
И всё, что Память сберегла,
Надеждой встарь цвело оно;
И что Надежда погребла -
Живой водой окроплено.
Манит обманами стезя:
Ты льстивым маревам не верь…
Чем были мы — нам стать нельзя;
И мысль страшна — что мы теперь!
На воды пала ночь, и стал покой
На суше; но, ярясь, в груди морской
Гнев клокотал, и ветр вздымал валы.
С останков корабельных в хаос мглы
Пловцы глядели… Мглу, в тот черный миг,
Пронзил из волн протяжный, слитный крик,-
За шхеры, до песков береговых