И свет, слепец, тобою видеть мог:
Являйся мне, послушная моленьям,
С кропильницей в сомкнувшихся руках,
Чуть зримая за тонким покрывалом,
Вся — звездный путь в прозрачных облаках,-
И помавай над путником усталым,
Над жаждущим, влачащимся в песках,
Охладных пальм легчайшим опахалом!
2 «Я видел: путь чертя крутой дугой…»
Я видел: путь чертя крутой дугой,
Четой летим в эфире лебединой:
С уступа гор — в нагорье за долиной -
Так две стрелы спускает лук тугой.
И черен был, как ночь, из нас единый;
Как снег белел с ним свившийся другой:
Не змия ль брак с голубкою благой
Сплетенных шей являл изгиб змеиный?
И видел я, что с каждым взмахом крыл
Меняли цвет, деляся светом, оба;
И черный бел, и белый черен был.
И понял я, что Матери утроба,
Как семя нив, любви лелеет пыл
И что двоих не делит тайна гроба.
3 «Над глетчером, лохматым и изрытым…»
Над глетчером, лохматым и изрытым,
Мы набрели в скалах на водоем.
Георгий ли святой прошиб копьем
Кору ключей? Но некий конь копытом
Ударил тут; и след все зрим… В забытом,
Отшедшая, убежище своем
Мы вновь сошлись,— вновь счастливы вдвоем
В святилище, завесой туч укрытом!
В венке циан, припала ты на грудь…
Чрез миг — сквозила в облаке, венчальный
Целуя перстень и завет прощальный
Шепча: «Любить — мы будем! Не забудь!..»
И, тая,— тайный знак знаменовала,
Как будто сердцу сердце отдавала.
4 «Пустынных крипт и многостолпных скиний…»
Пустынных крипт и многостолпных скиний
Я обходил невиданный дедал.
Лазоревых и малахитных зал,
Как ствольный бор, толпился сумрак синий.
Сафир густел, и млел смарагд павлиний
В глубокой мгле воздушных покрывал,
Какими день подземный одевал
Упоры глыб, мемфисских плит старинней.
Дикирий и трикирий в двух руках
Подъемля, ты предстала мне при входе
В мерцавший сад — как месяц в облаках -
В когорте дев, покорных воеводе.
Вскричала: «Myrias, arma!..»[25] Блеск свечей
Разлился вкруг, и звякнул звон мечей.
5 «Когда бы отрок смуглый и нагой…»
Когда бы отрок смуглый и нагой,
С крылами мощными, с тугим колчаном,
Не подпирал усильем неустанным
Мне локоть левый, и рукой другой
Не на твоей висел руке благой
Я тяжким телом,— как над океаном
Могли бы вместе мы к заветным странам
Эфирный путь одной чертить дугой,
Подруга-вождь? Но, в заревой купели
Прозрачных лон, уже растет кристалл,
Уж над волной зубцы его зардели.
Он островерхим островом предстал.
Доступны осиянные вершины…
В заливах слышен оклик лебединый.
6 «Есть нежный лимб в глубоком лоне рая…»
Есть нежный лимб в глубоком лоне рая,
Марииной одеян пеленой,
Елей любви, двух душ сосуд двойной
Наполнивший до их земного края,
Блаженно там горит, не умирая,
Лелеемый живой голубизной
Воздушных скал. Там, с ласковой волной
Святых морей лазурию играя,
Сафирный свод таит теней четы,
Залог колец обретшие в просторе
Божественной, бездонной полноты.
Разлуки там пережитое горе
Утешилось… Туда уводишь ты
Мой зрящий дух чрез пламенное море.
7 «И там войти в твое живое лоно…»
И там войти в твое живое лоно,
В воскресшее, любовь моя могла.
В нем розою дышала и цвела
Твоя любовь, и рдела благовонно.
И было, как ночной эфир, бездонно
Твоих святынь объятие. Пчела
Из розы мед полуденный пила
И реяла над сладостной влюбленно.
По телу кровь глухой волной огня
Клубила пурпур мглы благоуханной;
А в глубине лазури осиянной
Пчела вилась крылатым диском дня.
Хмелело солнце розой несказанной…
Ты в солнце недр явила мне — меня.
8 «Лазурь меня покровом обняла…»
«Лазурь меня покровом обняла:
Уснула я в лазури несказанной
И в белизне проснулась осиянной».
— «Дай мне покров, который ты сняла».
«Тебе довлеет,— Госпожа рекла,-
Через плечо мой шарф голуботканный:
С ним рыцарь мой ты будешь, мой избранный!»-
И голубым мне грудь перевила.
То было над слепительной стремниной:
Не снег сиял, а нежный, снежный пух.
Не белая гора несла нас двух -
В алмазах реял облик голубиный…
Внизу землей небесною блистал
Лазурной чаши сладостный кристалл.
9 «И вновь Конь Бледный зрим и Всадник Бледный…»
И вновь Конь Бледный зрим и Всадник Бледный…
Вкруг — мглой растет готическою храм…
Твой голубой, Мария, фимиам
Хранительно овеял взор мой бедный…
У алтаря, в лазури неисследной,
С рыданьем Ты, к пронзенным пав ногам:
«Помилуй,— молишь,— сад, где жил Адам!
Он вытоптан подковой всепобедной!,.»
И та, чей свет ведет пути мои,
Чьим пламенем душа моя сгорает,
С торжественной нисходит солеи;
Коню дары колосьев простирает;
И бледной гривы мертвые струи -
О, диво! — роз багрянцем убирает…
КАНЦОНА III
Я вопрошал полуденные волны:
«К вам, волны, прихожу, осиротелый:
Как одиноким быть — и быть единым?»
Ответствовали волны: «В полдень белый
Мы осмоленные лелеем челны
И прядаем, гоняясь за дельфином.
Вернись, когда на побережьи длинном
Луч удлинит гребней зеленых тени
И час пески опенит розой алой».
Я на заре усталой
Сошел на отмель и заслышал пени
Стихии одичалой;
Луна всходила, и волна вставала,
По ласке лунной томно тосковала.
Мятежной влаги рос прилив, мужая,
Под пристальным и нежным притяженьем;
И в камни зыбь хлестала пеной белой,
До глубины волнуема движеньем,
Всем зеркальным простором отражая
Богини нимб, средь неба онемелой,