Секунду спустя портфель вместе с ним бесцеремонно шмякнули на пол. Шаги человека затопали в сторону, тихо скрипнула еще одна дверь (наверное, дверца шкафа), прошуршала снимаемая куртка, потом шаги приблизились и смолкли возле него.
— Ну что, — явно обращаясь к нему, прозвучал молодой насмешливый голос. — Будем скандалить, сопротивляться или достойно, по–человечески поведем себя?
Вранцов, притаившись, молчал в портфеле.
— Молчание — знак согласия, — сказал голос.
Замок щелкнул, створки широко распахнулись, и Вранцов оказался в какой–то большой пустоватой комнате на ярком свету у ног следователя, стоявшего над ним в джинсах и бежевом свитере, растянутом на локтях. Инстинктивно он сразу взлетел и забился в углу, на верху какого–то книжного шкафа, среди вороха пожелтевших бумаг и пыльных папок, рядом с накренившимся школьным глобусом, готовым вот–вот упасть.
— Ну что ж, я не формалист. Располагайтесь, как вам удобней, гражданин подследственный, — сказал насмешливо молодой человек, провожая его взглядом. — Устраивайтесь свободно, непринужденно. Сейчас кофейку сварим, бутерброды соорудим.
Он включил в сеть блестящую никелированную кофеварку, достал хлеб и развернул тот самый сверток с колбасой, на который поймал Вранцова. Пока он умело, сноровисто варил кофе и готовил бутерброды, Вранцов успел оглядеться в этом помещении, куда так внезапно попал. Это было просторное помещение с высоким потолком, что–то среднее между спортзалом и классной комнатой. У одной стены стоял книжный шкаф, с которого и осматривал ее Вранцов, у другой письменный стол с пишущей машинкой и компактным, похоже, японским компьютером. На экране дисплея все время мелькали какие–то цифры и цветные значки, смысла которых Вранцов не мог понять. Там же висела классная доска и учебные пособия на гвоздиках: карта обратной стороны Луны, скелет грача, схема подземного атомного бомбоубежища, таблица логарифмов. А повыше снимок десантника в «афганке», выпрыгивающего из вертолета, и голая девица с мощным бюстом — по животу косая надпись фломастером «СПИД».
Угол напротив был занят «шведской стенкой», а под самым потолком баскетбольный щит, в кольце которого застрял мяч, но странно, собственно, и не застрял даже, а словно бы завис там, как Сатурн в своем кольце, ничем не поддерживаемый. Словно, брошенный чьей–то рукой, так и застыл в полете, не падая вниз.
Все это походило и на классную комнату, и на спортзал, но могло быть и тюрьмой для несовершеннолетних преступников. Через зарешеченные окна видна была улица, близко проезжающие машины и силуэты прохожих, мелькающих в ту и другую сторону. «Значит, не тюрьма, — сообразил Вранцов. — Какой–нибудь следственный отдел районного управления внутренних дел». Но из коридора через запертую дверь доносились по временам звонкие юные голоса, звуки музыки и торопливые шаги, не похожие на шаги надзирателей.
— Ну вот и порядок, — сказал следователь, выключая кипящую, благоухающую кофейным ароматом машинку. — К столу не приглашаю. Полагаю, на месте вам будет удобнее перекусить.
Прихватив два бутерброда с колбасой и чашечку кофе, он поставил все это перед Вранцовым прямо на верхнюю крышку шкафа. Вранцов пугливо подался в сторону, но молодой человек и не собирался трогать его. Вернувшись к столу, он пододвинул к себе кофе и тарелочку с бутербродами, сел и с аппетитом принялся за еду.
На колбасу эту (действительно таллиннскую) Вранцову противно было даже смотреть, но аромат кофе неудержимо притягивал. Сколько дней он мечтал о нем, тосковал без него. И едва выждав, пока кофе чуть–чуть остынет, он, обжигаясь, с жадностью выпил всю чашку до дна.
— Ну вот, — бодро сказал, допив свой кофе и стряхнув крошки с колен, следователь. — Теперь можно и за дела.
Он перенес посуду на подоконник, достал и положил перед собой чистый лист бумаги и простую школьную ручку за сорок копеек.
— Итак, — потирая руки, сказал он. — Прежде всего необходимо выяснить, к какому биологическому виду вы в данный момент относитесь.
— Я человек! — возмущенно вскричал Вранцов. К нему вдруг вернулся прежний человеческий голос и способность хрипло, но говорить; однако, взвинченный предстоящим допросом, он даже не очень удивился этому.
— Кто бы мог подумать, — иронически оглядывая его, хмыкнул следователь. — Сходства, откровенно говоря, маловато.
— Но я же был человеком!..
— Возможно… В прошлом, вероятно, да.
— Но ведь я не ворона. Я мыслю, а вороны мыслить не умеют.