На столе валялась та самая книжка, что Везенин листал в вагоне. Это был сборник афоризмов. Вранцов взял его в руки, раскрыл, полистал. Некоторые строчки были отчеркнуты, отмечены карандашом. Перелистывая книгу, невольно задерживал на них взгляд.
«Нет действия в природе без причин, постигни причину, и тебе не нужен опыт» (Леонардо да Винчи).
«Природа всегда права. Она всегда серьезна и справедлива. Только человеку присущи ошибки и заблуждения» (Гете).
«…Наука полезна именно тем, что она позволяет предсказывать, и потому–то ученые стоят выше всех других людей» (Сен — Симон).
А на полях приписка карандашом: «Если, конечно, настоящие ученые, а не шарлатаны, паскуднее которых ничего нет».
«Всякий прогресс в рамках ложной системы оказывается величайшим регрессом» (К. Маркс) — И рядом: «Умница! Ну, а сам–то чего?..»
Заинтересовавшись, Вранцов начал просматривать страницу за страницей. Это был неплохой сборник, не похожий на обычные книжки такого рода, назидательно–скучные, где классики всех времен предстают в роли вселенских зануд, а своего рода компендиум человеческой мысли, ее эссенция, ее выжимки за тысячи лет. Один из разделов был озаглавлен: «Человек».
«Человек есть не то, что он есть, а то, что он делает» (Ж. П. Сартр).
«Нельзя освободить человека наружно больше, чем он свободен изнутри» (А. Герцен).
«Недостаточно быть просто человеком — надо быть системой» (Бальзак).
«У невинности часто больше отваги, чем у порока дерзости» (Дюкло).
«Лакейская — это питомник будущих вельмож» (Монтескье).
«Как пограничный город, охраняемый внутри и снаружи, так охраняй себя. Не упускай же времени, ибо упустившие время предаются печали, обреченные жить в преисподней» (Дхаммапада, 315)
«Непонятно, но здорово», — хмыкнул Вранцов. Некоторые максимы в сборнике были отмечены одинаковой волнистой линией, словно связанные какой–то единой темой.
«Кто наблюдает за игрой со стороны, видит больше, чем игроки»
(Ричардсон).
«Очень приятно, когда о вас помнят, но иногда полезней оказаться забытым» (Кин Хаббард).
«Стойкость характера порой приносит человеку такие радости, которые превыше всех благ судьбы. Пренебречь золотом — это все равно, что свергнуть короля с трона: очень острое ощущение!» (Шамфор).
«Никто не может одновременно чувствовать себя ответственным и отчаявшимся» (Сент — Экзюпери). А на полях приписка карандашом от руки: «Пессимизм — нетворческое состояние».
И дальше до самой последней страницы мелькали то обведенные четкой рамкой, то небрежно подчеркнутые, а то и просто отмеченные ногтем афоризмы и максимы:
«Чувствительность человека к пустякам и бесчувственность к существенному — какая страшная извращенность!» (Б. Паскаль).
«Землепашец, стоящий на ногах, гораздо выше джентльмена, стоящего на коленях» (Б. Франклин).
«Чтобы оценить чье–нибудь качество, надо иметь некоторую долю этого качества в самом себе» (В. Шекспир).
«В жизни все дело в жизни, а не в ее результате» (Гете).
«Я знаю, что жить — это значит сражаться, и, может быть, пришел бы от этого в отчаянье, если бы не чувствовал, что сражаться — это значит жить» (Бомарше).
Дверь, распахнутая пинком, громко хлопнула, и Вранцов вздрогнул, оторвавшись от книги. Коля вошел первым, держа обеими руками поднос, уставленный бокалами и тарелками. За ним, словно пажи, следовали дети: парень нес хлебницу с ломтями аппетитно нарезанного свежего хлеба, а дочка салфетки и соль. Девчушка была в маленьком пестром фартучке, как заправская хозяйка.
— Афоризмами интересуешься?.. — увидел книжку Везенин.
— Это что, заповеди? — показал Вранцов отмеченные карандашом места.
— Информация к размышлению, — сказал Везенин. — Светом разума залит мир, а мы все умудряемся бродить в потемках.
Сели за стол, накрытый чистой, но старенькой скатертью. От частых стирок ткань просвечивала местами, как решето. Но сервирован был стол по всем правилам — даже салфетки не забыты. Вранцова как гостя усадили в единственное кресло, скрипучее, но с резными подлокотниками, очень уютное. Глаша принесла из кухни два блюда: одно с рассыпчатой, исходящей паром пшенной кашей, на которой таяли кусочки топленого масла, и другое, с золотисто–коричневыми дольками обжаренной тыквы. Везенин достал из холодильника бутылку дешевого сухого вина «Эрети», разлил по бокалам.