Если мы хотим в рамках системного подхода правильно интерпретировать проблему «образа жизни», — заявлял в следующей главе Везенин, — нам необходимо в качестве основной предпосылки исходить из неразрывной связи времен, взаимозависимости поколений.
Прошлое, настоящее и будущее не разделены стеной, как это представляется нашему обыденному сознанию. Обычно мы воспринимаем настоящее как данность, как реальность — и потому очень считаемся с ним. Прошлое, ушедшее представляется нам каким–то полуреальным — и потому мы почтя не сверяемся с ним. И уж совсем нереальным рисуется будущее, которое не наступило еще, и потому кажется не более чем абстракцией — отчего совсем не считаемся с ним. Но будущее так же существенно, как прошлое, и уж никак не менее реально, чем настоящее. Реальность настоящего ведь тоже условна. Поскольку каждое мгновение «уносит частичку бытия», оно похоже на быстро истаивающий кусок льда в жаркий полдень. Вот только что был он — и уже исчез, только быстро высыхающее влажное пятно осталось от него.
Делать ставку на столь ненадежный предмет опрометчиво, но мы слепо, мы тупо убеждены в превосходстве настоящего над прошлым и будущим, в абсолютной самоценности его. Мы воспринимаем прошлое лишь как пролог к настоящему, а будущее лишь как его хилый отросток. Этот примитивно–гедонистический взгляд на время прямо приводит к принципу: «после нас хоть потоп». Но такой взгляд не имеет под собой оснований. Прошлое не обязано быть лишь подставкой для настоящего — оно вполне может прорасти в будущее, минуя сегодняшний день. А будущее совсем не обязательно должно вырастать из сегодняшнего дня — оно может уходить своими корнями в какие–то более глубинные пласты истории. Таким образом, наше настоящее, которым мы склонны гордиться, может оказаться в русле истории не более чем мелководной лужей вдали от ее основного течения. Что имело место в некоторые периоды и у нас. Так, в 20‑е и 30‑е годы возобладала тенденция безмерно восхищаться настоящим и будущим, нигилистически третируя и разрушая наследие прошлого. К каким жертвам и катастрофам это привело, теперь хорошо известно.
Мы часто рассматриваем прошлое как пролог к настоящему — только и всего. Но ведь сегодняшний день — это лишь былинка на бескрайней ниве жизни; былинка, которая теряется в гуще колосьев прошлого и будущего. Так какое же право имеет былинка ставить себя выше нивы? «Все, что принадлежит только к настоящему, умирает вместе с ним».
Настоящее отнюдь не превосходит прошлое и будущее по всем параметрам. Оно само, в силу своей незавершенности, промежуточности, несет на себе отпечаток какой–то сомнительной зыбкости. Будущее превосходит его хотя бы тем, что оно целостно, нетронуто, неистрачено. Прошлое тоже монолитно в своей завершенности — его уже никакими усилиями изменить нельзя. Лишь сегодняшний день подвержен всем случайностям бытия.
Но чем же ценно сегодняшнее? В чем его сила? Да как раз в этой прочной, неразрывной связи с прошлым и будущим. Когда связь эта незыблема, многогранна и полнокровна — жизнь цветет, и она прекрасна, как в семье, где крепкие старики, зрелые родители и юные дети. Прошлое тогда органически включено в настоящее; оно в какой–то мере продолжает воздействовать активно на сегодняшний день, который ведь как бы интерпретирует прошлое, придавая ему своими сегодняшними деяниями ту или иную значимость, ту или иную цену. Следовательно, ценность сегодняшнего дня, сегодняшних деяний необходимо определять не какими–то абстрактными мерками, а прежде всего его живым и многообразным отношением к прошлому и будущему.
Вот тут–то и проявляется суть настоящего, его не только зависимость, но и власть над прошлым и будущим. Ибо от того, как мы завершим начатое задолго до нас, будет зависеть и конечная оценка трудов наших прадедов, окончательный итог их существования. А тем, какой фундамент мы закладываем сегодня, будет в значительной мере определяться прочность и великолепие здания будущего. Ценность сегодняшнего дня в деянии — деянии разумном и творческом — им мы оправдываем прошлое и закладываем фундамент будущего.