Цотнэ слушал, но мало что понимал из всего сказанного художником, ибо сказанное превосходило возможности его понимания.
Увлеченный своей работой и своим красноречием, мастер говорил, не считаясь с тем, слушает ли его княжич.
Цотнэ присел на полке, кашлянул, и только после этого Махаробел вспомнил о своем слушателе.
— Садись на тюфяк, княжич... Вон на той стене я изобразил господа, создателя мира сего, — воодушевившись, художник показал рукой на противоположную стену. Там босой бог шел по облакам и одним глазом поглядывал на грешную землю, где черт, обернувшись красивейшей женщиной, явился перед монахом и соблазнял его.
— Видишь, как наблюдает бог за искушением человека? Сердце и разум, плоть и душа человека борются друг с другом. Богу совершенно безразлично, кто победит, плоть или душа, но он смотрит на эти сладостные муки, ибо сам лишен способности переживать их. Поэтому-то и глядит он как будто одним глазом на эту волнующую картину, а у самого на лице играет улыбка, ибо он наслаждается чужими страданиями. Бог одной рукой создавал ангела, другою лепил черта. Он не вправе был наказывать Адама и Еву или же осуждать Каина, так как и то и другое сделано с его ведома. Когда бог создавал сатану, он уже подразумевал неизбежность этих грехов, ибо без воли господней не падет и волосок с головы человека. Все человеческие грехи заранее предопределены. Бог не должен бы осуждать за то, что. им же самим и узаконено. Поэтому я не люблю бога-отца. Зато Иисус Христос — праведный и милостивый. Он принял муки ради избавления людей, осудил зло и порок, сразился с несправедливостью. Спаситель не поступал двулично, он изобличал виновных и указывал им путь к раскаянию. Он объявил войну фарисеям, принял на себя бремя наших грехов и поручился за нас перед господом богом. На всем свете никогда не было учения столь благородного и чистого, человечного и возвышенного. Поэтому я люблю страдальца Иисуса. С юношеских лет я мечтал о создании распятия. Отец мой был священником. Мать была необразованная, но глубоко верующая. С младенчества они внушали мне любовь к Христу, и я искренне поверил в то, что единственная истинная вера это христианская вера. Детство мое было счастливым и беззаботным. Набожные родители только и делали, что внушали, каким я должен стать добрым и милостивым, жалеющим бедняков и сирот, покровителем немощных и беспризорных. Евангелие я знал наизусть.
Я наяву грезил о том, чтобы пострадать за Христову веру. Во сне я видел себя распятым на кресте, Почему-то вместе с детством ушли и те блаженные сны. Потом ни в юности, ни в пору возмужания эти отроческие сны уже не возвращались. Я старался в мечтах восстановить, оживить их, но тщетно... Снился ли тебе, княжич, когда-нибудь Христос? Представлял ли ты себя на его месте распятым на кресте? — неожиданно обратился к Цотнэ художник.
— Христос?.. Нет. Но я видел во сне Амирана.
— О, Амиран был великим героем. Но никто на этом свете не совершил подвига подобного Христову. Геройство Христа не в убийстве кого-либо, не в победе над кем-нибудь, а в самопожертвовании ради спасения людей. Ради избавления их он принял крестные муки.
Создатель мира, бог, холоден к человеческой судьбе, равнодушен. Он знает только наказывать за грехи, созданные им же самим. Он никогда не принимает на себя чужих грехов подобно Христу. Наш заступник и покровитель Христос, поэтому ты должен полюбить Спасителя... Ты же любишь Христа, княжич?
— Верую и люблю, мастер!
— Ну и старайся подражать ему, принять мучения ради других. Никогда не бойся быть распятым ради спасения людей. Постарайся никогда не терять и не забывать эту веру. Потеря веры есть самое большое несчастье для человека. На этом свете необходимо во что-то верить твердо и неколебимо. Свершить великое дело может только тот, кто всем своим существом верит во что-нибудь. Человек должен любить, всем своим существом любить. А какими глазами смотрят другие на его любовь, красивой она кажется им или уродливой, это уже не имеет значения.
Я встречался со многими людьми разной веры. Такова уж была моя судьба. Она провела меня по такому пути, что я рано потерял доверие к людям, я не принял никакой чужой веры, а между тем утратил и свою. Смеяться над чужой верой, оказывается, очень легко. Осуждать других людей за их дела — тоже легко, труднее укрепить свою веру, труднее самому совершить что-нибудь. С тех пор как вера во мне поколебалась, я духовно опустошился. Постепенно я утратил желание к великим свершениям и смелость, необходимую для этого. Как я мечтал написать такое распятие Христа, чтобы самому испытать при этом и горечь страданий и блаженство мук. Но главное, мне хотелось заставить переживать все это и тех, кто смотрел бы на мою живопись. Но с утратой веры пропало все. Угас мой художнический огонь. Мне не только не удалось мое распятие, но я уже и не посмел поднять на него свою кисть. Отроческие сны покинули меня, и Христос перестал являться ко мне. Я по-прежнему любил Спасителя, но только силой разума, а не первоначальной любовью. Если силе разума не сопутствует искренность, то художник не сможет создать что-нибудь великое и значительное. Духовный лицемер, я начал опасаться осуществления своей мечты. Я рисовал Христа, но не распятого на кресте, а в других видах. Зато начал выискивать противоречия в учении о самом господе-боге и обнаружил их. Да, часто бог противоречит самому себе. Вместо того, чтобы защищать свое создание — человека, он подсылает к нему сатану. Вместо того, чтобы простить жертву, совращенную сатаной, бог жестоко карает ее и еще больше отдаляет от себя. Вот потому и кажется мне бог двуличным и лицемерным, поэтому в своей живописи я сделал его похожим на одного из наших...
Будто опомнившись, Махаробел прикусил язык и испуганно поглядел на княжича.
Цотнэ внимал ему, раскрыв рот.
— Глупости болтаю, надоедаю тебе,—сказал, махнув рукой, художник. — Ты же еще несведущий отрок и всего этого не поймешь. Да и не нужно это тебе, княжич. Дам совет — никогда не пытайся разбираться во взаимоотношениях бога и людей. До добра это не доведет. Только утратишь понапрасну душевное спокойствие. Верь в бога, как учит тебя твой наставник, и не старайся разобраться, что там хорошего, а что плохого.
— На кого ты сделал похожим своего бога? Что ты сказал, дядя Махаробел?
Художник смутился. Ясно было, что княжич находится под впечатлением слов, которые неосторожно сорвались у Махаробела с языка. Махаробел испуганно огляделся вокруг, и на лице его появилась принужденная улыбка.
— О чем ты, княжич, кто на кого похож? Никто ни на кого не похож! — Махаробел за беззаботным выражением лица пытался скрыть внутреннее волнение.
— А другого храма ты не расписывал в нашей стране?
У художника немного отлегло от сердца.
— Как же! Возвратившись на родину, я расписал один храм. Пока сооружали этот, я не сидел без дела! Князь повез меня в горы и поручил расписать один затерянный в неприступных горах монастырь. Времени у меня было много, я чувствовал себя в полной силе, истосковался по работе. Я писал увлеченно, и получилось хорошо, но, к сожалению, монастырь расположен в заброшенной местности. Для кого я создавал лучшее свое творение, я и сам не знаю. Зрителей и ценителей у него не будет. Настоятель монастыря, бывший князь и бывший царский визирь Вардан знает цену живописи, но...
— Это какой Вардан? Не мой ли дядя?..
Махаробел опять прикусил язык, но переиначивать сказанное было уже поздно.
— Да, твой дядя, царский визирь. Никто из одишцев не удостоился такой великой чести, никто не был вознесен столь высоко. Царица царей царица Тамар за верную службу в свое время высоко вознесла и усилила Вардана Дадиани. Она даже пожаловала ему поместья в Армении, а также неприступную Каицонскую крепость. Но потом, когда князь дважды изменил ей, сделался приверженцем Георгия русского и потерпел поражение, верные Тамар приближенные требовали жестоко наказать поверженного вельможу. Но мудрая, сердобольная Тамар пожалела бывшего визиря, не обрекла на изгнание или смерть, пощадила его. Вардан взмолился и попросил у царицы разрешения постричься в монахи. Тамар вняла его мольбам и разрешила принять постриг в монастыре, заброшенном в неприступном ущелье, княжество же Одишское передала младшему брату, твоему отцу.