Царь, задумавшись, помолчал. Потом обратился к Цотнэ с неожиданным вопросом:
— А море ты любишь, княжич?
Цотнэ чуть было не растерялся от внезапности вопроса, но упоминание о море напомнило ему родной край, и он ответил:
— Очень люблю. Больше жизни люблю, государь.
— А плавать?
— Рыба любит не больше, чем я...
— Грести умеешь?
— Меня пустить, так я до Константинополя догребу, — оживился Цотнэ, ободренный вопросами царя.
— На больших кораблях приходилось ли плавать?
— Плавал, государь. И на военном корабле бывал. Но по малолетству руля мне не доверяли и управлять кораблем не умею.
— Морской бой приходилось видеть?
— Нет, государь, откуда? У нас военных кораблей нет. В нашем море господствуют греческие и венецианские галеры.
— Правильно, Цотнэ. У нашего государства до сих пор не было военных кораблей. Да и не было в них нужды.— Царь опять задумался, желая что-то сказать, потом вернулся к прежнему разговору. — А ты знаешь, что лучшими моряками у греков были ваши соплеменники, лазы?
— Слышал от отца, государь. Пока лазы верно служили греческим императорам, чужеземные суда без ведома Константинополя и/носу не показывали в Дарданеллы и Босфор. Но потом зазнавшиеся греческие цари невзлюбили окраинные народы своей империи, начали их притеснять. В это время царица царей Тамар основала Трапизонское царство. Лазы отложились от Константинополя. Что произошло в результате этого, ты знаешь. Венецианцы легко разбили греков на море, уничтожили их корабли и, почти не встречая сопротивления, вошли в Босфор.
Царь вернулся к прежнему разговору:
— А в Трапизона и Константинополе ты бывал?
— Нет, государь, когда же?..
— И я не бывал. Блаженной памяти наша мать все думала отправить меня в Рим для заключения тайного союза с папой римским. Оттуда я должен был поехать в Иерусалим, доставить дары и помолиться в святых местах. Но пока я был отроком, на путях к Иерусалиму было неспокойно, и она не решалась отпустить меня, а когда я возмужал, то лишился матери. Теперь я сам стал венценосным царем, теперь куда хочу, могу отправиться по своей воле. Поездка в Рим и Венецию необходима, но туда поедут мои послы. Сам я могу вступить в Иерусалим не иначе, как во главе победоносных грузинских войск. Вступить в город Христа и предать кости моей богобоязненной матери святой земле, освобожденной грузинскими войсками.
Увлекшись мечтами, царь говорил возбужденно. Потом вдруг поглядел на Цотнэ и, спохватившись, не сказал ли чего лишнего, замолчал, улыбнулся сыну одишского князя, пытаясь рассеять неловкость.
— Мечты далеко унесли меня. А главного я и не сказал. Вот справим годовщину смерти великой Тамар, и собираюсь посетить Одиши. Давно хочу повидать твоего отца.
— Неужели удостоимся такого счастья? — обрадовался Цотнэ.
— Я виноват перед правителем Одиши. До сих пор ни разу не навестил верного слугу, послужившего нашему трону и потерявшего зрение. К тому же у меня дела в Лихт-Имерети.
— Государь один изволит пожаловать в Одиши, или сестра царя тоже облагодетельствует нас?
— Нет, на этот раз я буду один. В сопровождении нескольких приближенных.
— Верно, государь разрешит мне заранее уехать в Одиши дабы предупредить родителей и подготовиться к приему столь желанного гостя?
— Этого как раз и не следует делать. Я еще скорблю, и не подобает мне разъезжать по пирам. Приказываю тебе, чтобы о нашей сегодняшней беседе и о моей поездке в Одиши никто не знал.
— Воля царя —закон для верного раба. Пусть моя молодость не смущает властителя. Царские слова я похороню в сердце и буду хранить как святую тайну.
Лаша приподнялся, чтобы встать, Цотнэ тотчас вскочил.
— Увидимся на годовщине смерти царицы. Тогда же условимся о дне выезда.
Царь протянул руку. Цотнэ облобызал ее и преклонил колено.
Еще не пропел петух.
Из летней Дигомской резиденции в сопровождении пяти слуг выехал царь. С ним были его визири — Мхаргрдзели и Ахалцихели, а также наследник одишского правителя.
Царь ехал впереди.
Немного поодаль следовали приближенные. Между Мхаргрдзели и Ахалцихели ехал на породистой кобыле маленький тщедушный человек. Визири вполголоса беседовали с ним. Ехавший невдалеке от них Цотнэ никак не мог понять, о чем они говорят, он только изредка мог расслышать некоторые слова и догадывался, что разговор идет на греческом языке.
В этой, обставленной тайной поездке, все поражало Цотнэ. Сначала распространился слух, будто царь едет в Кахети на храмовый праздник Алаверды. Как бы в подтверждение этих слухов в Кахетию из дворца заблаговременно двинулись груженые верблюды и арбы. Но вчера ночью, в разное время, в Дигомскую резиденцию прибыли Цотнэ и царские визири. Теперь вот еще не рассвело, они двинулись в путь. Наследник правителя Одиши гордился, что путешествует с царем и его прославленными визирями — Мхаргрдзели и Ахалцихели. Зрение и слух у юноши обострились. Он старался ничего не упустить, присматриваясь к поведению царя и его придворных. Но вот его внимание привлек маленький человечек, ехавший между визирями. Он по-гречески рассказывал им какие-то веселые истории. Не дожидаясь, когда засмеются другие, сам умирал со смеху. Человечек был похож на одишца. Шустрый и подвижный, он ловко сидел на лошади, сверкал живыми, маленькими глазками.
Немного погодя Шалва Ахалцихели оглянулся, осадил коня и уступил место Цотнэ.
— Почему отстал, Дадиани? Догоняй, поговори с нашим гостем.
— Си лази рэ? (Ты лаз?) — спросил, обернувшись, Хвича, и лицо у негр просветлело.
— Нет, я одишец, сын правителя Одиши.
— Откуда же ты знаешь наш язык? Не учился ли в Трапизоне?
— Нет, батоно. Я говорю с вами на нашем языке. Я слышал от отца, что лазский и мегрельский языки очень близки.
— Ко... Ко... (Да... да...) И я слышал. Один раз мы были в Хопе, там все говорили по-нашему, — подтвердил по-мегрельски Хвича и сейчас же, чтобы понятно было царским визирям, перевел сказанное на греческий язык.
— Что Хопа! Побывал бы ты выше по побережью! Поезжай в Фазис, тебе покажется, что ты в своей деревне, в самой гуще Лазики. Не захочешь оттуда уезжать! — смеясь, сказал Мхаргрдзели.
Царь придержал коня, повернулся и приказал Цотнэ:
— Поезжай рядом со мной, — и опять двинул коня.
Цотнэ быстро догнал царя, но не посмел сравняться с ним и ехал чуть приотстав.
Тогда царь сам поравнялся с Цотнэ и тихо заговорил:
— Слушай меня, Цотнэ! То, что я не смог сказать в тот день, расскажу сейчас. В Одиши мы затеяли одно важное дело. Вот уже два года, как на Фазисе, при впадении его в море, мы тайно соорудили верфь. Об ее существовании, кроме самих строителей, никто не знает ни в Одиши, ни в Тбилиси. Шергил тебе ничего не говорил?
— Нет, государь, ничего.
— Теперь настало время, и ты не только должен знать, но и принять участие в этом деле. Ты должен возглавить наше судостроительство, должен на военных кораблях научиться ведению морского боя. Мастера корабельщики тайно привезены из Трапизона и Константинополя. Этот лаз, что едет с нами, настоящий морской волк. В свое время на греческом флоте он был первый мастер морского боя. Потом он ушел от греков и на своей родине служил Алексею Комнину. Комнин уступил его нам, и теперь он едет с нами в Фазис, чтобы обучать наших моряков. Ты станешь его учеником. Посмотрим, как ты себя проявишь. Я так думаю, Цотнэ, если ты как следует овладеешь искусством морского боя, быть тебе главой грузинского флота. Станешь амирбаром. Ты сам увидишь, сколько мы строим кораблей и какое войско обучаем. На флот мы возлагаем большие надежды. Построенные на Фазисе корабли и подготовленные там войска должны стать основой мощи и славы Грузии. Одних этих кораблей для большого похода, вероятно, не хватит. Но мы тебя пошлем в Венецию — закупить для нас новейшие военные суда. Для этого не пожалеем ни золота, ни сил. Ты не бойся, что молод. Два-три года проведешь на Фазисе, возмужаешь. Большие дела всегда делают молодые. Геройство и дерзание — удел молодежи. Для геройства необходимы решительность и беззаветность.