— Ты правда у своих и ничего не бойся.
— А в клетку меня больше не посадят? — больной приподнялся и возбужденными глазами уставился на присутствующих.
— И в клетку не посадят и истязать не будут. Отныне ты слуга грузинского князя, и никто не смеет к тебе даже притронуться.
— Хвала господу! — вырвался вздох у несчастного, и он опустился на постель.
Антиа склонился над ним и спросил:
— Откуда ты, братец? Как ты сюда попал?
— Я одишец князя Шергила Дадиани... Моя мать была кормилицей княжеских детей, и я рос во дворце вместе с княжичами. Я был немного старше их, но мы целые дни проводили вместе, и обоих я любил больше самого себя. Потом в доме князя стряслось несчастье. Я решил утопиться с горя и бросился в реку. Проходившие мимо армянские караванщики спасли меня, взяли с собой. Я стал их собственностью, и они продали меня на константинопольском базаре. Купил меня бедный французский крестоносец, так что жили мы впроголодь. Потом он отправился воевать в Болгарию и меня взял с собой. Там я заболел какой-то заразной болезнью и едва спасся от смерти. Ослабевшего и исхудавшего француз продал меня за бесценок. Мой новый хозяин, венецианский купец, оказался добрым человеком, и я старался, как только мог, служить ему верой и правдой. Видя мою верность, он приблизил меня к себе. Мы так бы и состарились вместе, если бы между нами не встала его жена. Год назад хозяин привел молодую жену и, не обвенчавшись, как это принято здесь, в Венеции, жил с ней. Это была уже третья его жена. Венецианские женщины от природы похотливы, и эта молодая женщина не удовлетворялась своим пожилым мужем. В этой проклятой Венеции не знают белья и ночью спят совершенно голыми. В бане мужчины и женщины раздеваются и моются вместе, не стесняясь друг друга. Вот жена хозяина и заметила меня, несчастного, в бане, прониклась ко мне вожделением. С тех пор от ее приставаний не стало мне покоя. Изменять своему хозяину и позорить его я не хотел. Всячески, как только мог, избегал я блудницы, не оставался с ней один на один, убегал, как от зачумленной. В последнее время она совершенно потеряла и стыд и совесть. Я увидел, что спасения мне нет, что все это плохо кончится. И без того я мечтал как-нибудь возвратиться на родину, а теперь я только о том и думал, как бы бежать и любыми способами, любой ценой попасть в Грузию. Все, что я сумел нажить за это время, обратил в золото и договорился с одним греческим купцом, чтобы тот доставил меня в Трапизон. Я заплатил ему вперед и в назначенный день, когда собирался бежать, написал письмо для передачи хозяину. В письме я благодарил хозяина за все, что он сделал для меня, и просил у него прощения.
Все уже было готово, но тут хозяйка опять стала приставать ко мне, и я раньше назначенного времени бросился к кораблю греческого купца. Обозленная женщина наверно испугалась, что я пожалуюсь мужу, и решила опередить меня, наклеветала хозяину, будто я собирался ее изнасиловать. Возмущенный моей неблагодарностью хозяин рвал на себе волосы. Он устроил погоню. Сейчас же кинулись к набережной, к греческим кораблям. Не обошлось, верно, и без предательства, меня быстро нашли. При мне оказалось письмо, которое я заготовил, да не успел отдать. Разъяренный хозяин хотел тут же меня прикончить, но меня повели к площади Святого Марка, чтобы наказать во всеувидение. Остальное вы знаете... Я был без памяти и ничего не помню.
— Почему не спрашиваешь, у кого находишься сейчас? Знаешь, кто твой спаситель, кто выкупил тебя?
— Откуда мне знать?
— Если ты действительно бывал в семье правителя Одиши, должен знать нашего господина.
— Я маленьким покинул Одиши. Этот господин похож на нашего князя, но князь Шергил ведь ослеп. И теперь он должен быть пожилым.
— Тебя ведь зовут Гугута?.. — дрожащим голосом спросил Цотнэ.
— Да, господин, я несчастный Гугута, но ты...
— Я Цотнэ, Цотнэ я... — забормотал плачущий князь, прижимая к груди давно потерянного и давно оплакиваемого сына своей кормилицы.
Венецианская праздничная ярмарка продолжалась обыкновенно целый месяц. Дож через Винченцо дал знать Цотнэ, что в течение недели у него не найдется времени заниматься чем-либо другим, кроме купли-продажи, а заодно любезно советовал и князю Дадиани воспользоваться сказочным изобилием и дешевизной здешней ярмарки.
Со своей стороны и Цотнэ не очень спешил. Кроме приобретения кораблей, ему было поручено разузнать также о планах и помыслах, о внешней политике правителей Венецианского государства. Особенно стремился грузинский князь узнать, какое место занимали в этих планах будущие взаимоотношения с Грузией. Действительно ли стремился дож Венеции заключить с грузинским царем союз в крестовой войне с неверующими или же в отношении Грузии им двигали хищнические стремления, вроде тех, которые выявились при разгроме единоверных греков.
Появление Гугуты облегчило князю его задачу. Гугута владел итальянским языком лучше, чем своим родным. В столице властительницы морей он со многими был хорошо знаком, знал все ходы и выходы, мог проникнуть в любой уголок Венеции.
Чтобы не сидеть без дела, Цотнэ целыми днями гулял по городу, ко всему приглядывался, все брал на заметку, а по вечерам, вернувшись домой, записывал дневные впечатления.
Мастерские там устроены были под открытым небом. Венецианские ткачи на виду у прохожих ткали дорогие шелка и парчу. Ослепительно блестела изготовленная тут же на станках драгоценная, тканная серебром и золотом парча, мягко мерцал бархат, а знаменитые венецианские гобелены вели нескончаемый рассказ об охотах и пирах, о жизни святых, о чудесах мира, о могуществе любви и о всесилии смерти.
Цотнэ, хорошо знакомый с прекрасными изделиями грузинских, армянских, персидских и греческих злато-кузнецов, которых много развелось в Грузии, все же удивлялся высокому мастерству венецианцев. Его поражала тонкость и изысканность их работ по эмали, удивительное многообразие золотой и серебряной посуды.
Часами простаивал он у кузниц и плавильных печей. На его глазах бродячие западные рыцари и паломники, стремящиеся к Иерусалиму замаливать грехи, покупали боевое снаряжение и оружие, да и сам он выбирал лучшие образцы, покупал, чтобы увезти с собой.
Больше всего поражали его стекольщики. Окунув длинные трубки в расплавленное стекло, эти чародеи, подхватив концом трубки каплю стекла, постепенно наращивали ее, вращая в воздухе и придавая ей различную форму с помощью ножниц и щипцов, превращали эти маленькие стеклянные шарики в покорные их воле и мастерству причудливые сосуды.
Празднества подошли к концу.
В понедельник утром Винченцо заехал за Цотнэ. Они вместе позавтракали и в гондоле направились к судостроительной верфи.
— Сегодня, князь, вы только посмотрите на верфи, но завтра вам придется отказаться от вашей дорогой одежды и облачиться соответствующим образом, раз уж вы решили работать. Да!.. — Винченцо помолчал и тихим голосом сказал, как о чем-то пустяковом... — В день Вознесения вас посетил не совсем приятный гость. Как только нашла вас эта старая лиса?
Цотнэ обомлел. Он догадывался, что венецианцы не оставили бы гостя без внимания, но не думал все же, что находится под постоянным пристальным надзором.
— Вот так он и околачивается по городам и собирает новости со всего света. Что он вам предлагал? Наверное, продажу кораблей и строительство верфей?
— Кто его слушает, и какое значение имеет, что он говорит! — Цотнэ сделал вид, что не придает никакого значения посещению Болончини.
— Повсюду так. Они стараются перейти нам дорогу. Теперь вот сунут свой нос и в Черное море, надеются выжить нас из Крыма. Но у венецианского льва пока еще крепкие когти. Скоро он поставит на колени и Геную, так же, как поставил многих ей подобных.
Гондола пристала к берегу. До судостроительной верфи пошли пешком. Цотнэ уже издали почувствовал запах смолы и красок, дерева и стружек. У железных ворот их встретили управляющие верфями. Винченцо познакомил хозяев и гостей. Вошли в ворота, но, прежде чем перед ними открылось огромное пространство судостроительных верфей, им пришлось миновать еще трое ворот. Наконец перед ними поднялся лес мачт. Строительство некоторых кораблей было близко к завершению, их готовили к спуску в море, некоторые же только что были заложены. Перед остовом одного из вновь начатых судов Винченцо остановил гостя.