В жизни государственных деятелей случаются такие душевные переломы, которые совершенно меняют цель и направление их деятельности. Самоотверженные люди редко смиряются и покоряются врагу. Потерпев поражение на поле брани, они все же противоборствуют победителям и стремятся к свободе. В конце концов все передовые силы страны объединяются одной целью, готовятся к последнему бою, надеясь, что этот последний бой с врагом завершится победой.
Но человек рассуждает, а бог посмеивается.
Восстание терпит поражение, заговорщики наказываются, а оставшиеся в живых патриоты становятся вернейшими слугами завоевателей.
После неудачи Кохтаставского заговора грузинские князья, а среди них и Бакурцихели, окончательно убедились в бессмысленности борьбы. Желая спасти страну и самих себя, они начали искать новые пути примирения и сотрудничества с врагом. Эгарслан пошел по этой дороге.
Если до заговора он избегал чрезмерной близости с нойонами, если чувство стыда и самолюбие не разрешали ему жить в обнимку с поработителями родины, то теперь ему ничто не препятствовало. Никто не мог сказать, что он не пытался бороться с монголами и предпочел верно служить им.
Вся страна прекрасно знала, как стойко встретил Эгарслан Бакурцихели нагрянувшего врага, как долго оказывал он сопротивление его укоренению в Кахети и принял участие в заговоре, обрекая себя на смерть.
Со связанными руками и ногами, обмазанный медом, облепленный осами, голый валялся он на камнях, и его жгло солнце пустыни. Если бы не подоспел Цотнэ Дадиани и его сказочное появление не спасло бы Эгарслана Бакурцихели, то он вместе со всеми другими заговорщиками валялся бы теперь где-нибудь в овраге с переломанным хребтом.
С обожженной от жары кожей, искусанный осами, с опухшим лицом, Бакурцихели спасся от смерти. Его на арбе привезли в Кахети. Три месяца он был на грани смерти.
Призванные со всех уголков страны лекари не жалели сил и знаний, ночами не спали, применяя десятки мазей и лекарств, питали его полезной пищей, поили целебными напитками, ухаживали так, что он начал понемногу поправляться, а потом и вставать.
Эгарслан видел, что только тот, кто смог установить хорошие отношения с монголами, и сам чувствовал себя хорошо и вотчина его жила мирно. Кто имел право упрекнуть кахетинского эристава за его сближение с монголами? Кто испытал больше него несчастий и злоключений?!
Когда он поправился и смог сидеть на коне, сразу же послал нойонам большие дары.
Немного погодя он и сам явился к нойону Бичу с драгоценными подарками, выманил его на охоту. Больше недели охотились они в Кахети.
Эгарслан покорил монгольского нойона. Ни такой охоты, ни таких празднеств нойон в жизни не видел. Каждый день изобретались все новые и новые развлечения, одно лучше, приятнее и привлекательнее другого. Как только Бичу раскрывал глаза, начинались развлечения, а засыпал нойон пьяным. Но был всем доволен, так как на другое утро был бодр и полон сил и вставал в прекрасном настроении.
Где бы они ни отдыхали во время охоты — в недоступных горах или в глухом лесу, всюду их встречал накрытый стол. Танцы и песни услаждали непривычного к изысканным развлечениям монгола. Захмелев, он и сам пытался плясать, топтался, как медведь, и надоедливо вопил одну и ту же непонятную песню.
Он не хотел уезжать из Кахети, наверное, долго бы оставался там, если бы не ильхан, который призвал его на войну.
С болью в сердце он собрался, взяв с собой Эгарслана и кахетинских воинов. В этой войне Бакурцихели показал большое военное искусство, проявил необычайную отвагу и вместе с кахетинскими воинами первый взломал вражескую крепость, ворвался в нее и учинил там страшный разгром.
Хулагу-хан издали наблюдал за штурмом крепости. Напор и бесстрашие кахетинского великана понравились ему. После взятия крепости он справился о Эгарслане. Нойон Бичу похвалил кахетинского эристава, однако в меру. Он знал, что если встретятся за столом Бакурцихели и Хулагу-хан, то потом властитель без него за стол уже не сядет.
— Отважный воин. Не призвать ли его к нам и не наградить ли его? — спросил Хулагу-хан, испытующе поглядывая на нойона.
— Он и вправду достоин награды, властитель. Но ранен и не сможет явиться к нам. Если будет на то ваша воля, я передам ему ваш приказ — это обрадует и поощрит его на большую верность, — кланяясь, сказал Бичу.
Нойон Бичу не посмел бы соврать хану: Эгарслан действительно был легко ранен в колено, эристав лежал в своей палатке, но не так уж плохо ему было, чтоб он не мог явиться к хану. И тяжелое ранение не остановило бы его, он бы вскочил и не пожалел сил, чтобы сблизиться с ильханом. Посмеялся бы над своим ранением и посмешил бы и властителя, заставил бы забыть заботы, выпил бы сам и напоил бы его...
Как раз этого и не хотел нойон Бичу. Потому он и доложил хану о ранении. Он знал, что Хулагу не будет горевать о болезни грузинского князя и не будет выяснять все обстоятельства.
Бичу не допустил грузинского князя к хану, но зато не отпускал от себя, никуда не уезжал без него, каждую неделю звал в свой шатер.
Все, относящееся к управлению Грузией, он согласовал с Эгарсланом, обо всем, что касалось этой страны, советовался с ним, а если требовалось, то с другими князьями расправлялся только с согласия кахетинского князя.
Дело зашло так далеко, что явившихся с жалобой грузинских князей он не принимал, а отсылал их к Бакурцихели:
— Скажите, что мне некогда. Пусть отправляются к кахетинскому эриставу. Как тот решит, так и будет.
Впрочем, дары он оставлял себе, Эгарслану же оставлял только жалобы.
Князья, гордые своим высоким происхождением и богатством, лопались от злобы.
— Свиную вошь сгонишь с ноги, так она на голову заберется!
Что только не пытались делать Шанше, сын Захария, и Варам Гагели. Даже жаловались Хулагу-хану, но все их жалобы и челобитные попадали к нойону Бичу, а тот слышать не хотел никаких жалоб на Эгарслана. Только что царем не назывался Эгарслан, а страной управлял по-царски.
Высокородные князья постепенно смиряли собственное самолюбие, понемногу склоняли шею и старались свыкнуться с подчинением Эгарслану.
Они бы и свыклись, если бы...
Шанше Мхаргрдзели свалила в постель болезнь. Наследник прославленного военачальника великой Тамар, сам мандатурухуцеси царицы Русудан, последнее время часто болел. Если б его спросили, на что он жалуется, он не смог бы ответить, но все время чувствовал слабость, постоянно был в плохом настроении, не хотел выходить из дома.
Он лежал лицом к стене и думал. Думать же бывшему визирю скончавшейся царицы и первейшему князю государства было о чем.
Судьба Грузии повернулась вспять. Государство, которое было грозой других и которое только вчера готовилось к освобождению Иерусалима и взятию Багдада, сегодня само было покорено и порабощено. На него было надето монгольское ярмо, крылья, готовящиеся к высокому полету, были обрезаны.
Сейчас Грузия сама является данницей. В отчизне Шанше утвердились завоеватели, и во владениях самого Мхаргрдзели — Аниси, обосновалась Орда. Пока монголы не укрепились в Грузии, они еще считались с грузинскими князьями и некоторое время еще гладили их по головке, но когда грузины отказались от бессмысленного сопротивления и отдали завоевателям все свои замки и крепости, монголы умерили свои милости, ни о чем больше не спрашивали грузинских князей и, окончательно обнаглев, обращались с народом так, как им хотелось. Высокородным грузинским князьям они оставили единственное право командовать своими войсками, но, увы, в составе монгольской армии.
Говорят, сила солому ломит. Высокородные князья свыклись с данничеством и со службой. Они уже не стыдились своей судьбы. Постыдно было только то, что монголы посадили им на шею не более родовитого, чем они, чем Мхаргрдзели и Тмогвели, Сурамели и Цихисджварели, Дадиани и Гагели, не более достойного, чем все они, кахетинского эристава — Эгарслана Бакурцихели. Этот временщик принял от монголов почет, как должное, непомерно раздулся и обнаглел. Разве что не сидел на троне Багратионов и не тянулся к их венцу, в остальном же мало чем отличался от царя, страной управлял по своему разумению, а тех князей, рядом с которыми и встать не смел бы еще вчера, сегодня заставлял ждать у своих дверей, а иногда даже не удосуживался выслушать их.