— Сообщите господину, пожаловал эристав Картли.
Почти одновременно прибыли Эгарслан Бакурцихели,
Шота, эристав Герети, Торгва Панкели и Варам Гагели, а также рачинский эристав. Далеко за полночь по подъему вскачь поднялся правитель Одиши.
— Цотнэ, сынок, а я уж и ждать тебя перестал! — Цихисджварели обнял соскочившего с коня зятя.
Правителю Одиши было теперь за сорок, но выглядел он гораздо старше. Появилась седина, некогда тонкий стан потучнел, Цотнэ слегка сутулился, ступал тяжело.
«Все равно по-прежнему он прекрасен, — подумала про себя Аспасия и почувствовала, что при виде князя сердце ее забилось чаще. — Узнает он меня или нет?» Невольно она оглядела себя, свои руки и ноги. Что-то оборвалось у нее в душе, точно вместо прежней Аспасии она увидела только тень ее — старую, уродливую женщину.
«Лучше бы не узнал», — подумала она и надвинула на глаза платок.
В крепостной церкви вокруг небольшого круглого стола сидели заговорщики. Совещанием руководил первый организатор заговора против монголов Кваркваре Цихисджварели. Этой чести он удостоился и по возрасту, ибо был старше остальных, имел большой опыт и большие заслуги в борьбе с монголами.
— Здесь собрались мы, самые главные и знатные правители Грузии. Тяжесть монгольского ига, унижение и страдания нашей родины привели всех нас к одному решению — мы должны восстать, изгнать захватчиков из нашей страны и восстановить прежнее величие Грузии. Все эриставы Грузии, все азнауры и священнослужители, торговцы и земледельцы объяты одной мечтой — изгнать монголов, спасти наш народ от уничтожения и вымирания. Из влиятельных правителей Грузии среди нас нет только двух — бывшего амирспасалара Грузинского царства — Авага и Шанше Мхаргрдзели. Аваг отправился в Каракорум, и о его судьбе мы пока ничего не знаем.
Правда, еще до его отъезда мы поделились с ним нашими намерениями и неоднократно пытались привлечь его на нашу сторону, но всем вам известно, что он не захотел даже слышать о выступлении против монголов. Зачинателей этого дела он называл сумасбродами, губителями народа и страны. Аваг повлиял и на Шанше, который сразу отступился от нас. Несмотря на все мои усилия, я не смог убедить его в неизбежности восстания, — развел руками Варам Гагели.
— Прежде чем приехать сюда, — вставил Цотнэ, — я посетил Шанше. Долго доказывал ему, что если мы вовремя не сбросим монголов, то страна погибнет. Непомерные подати, уничтожающая народ воинская повинность, нескончаемые походы, во время которых гибнут сыны Грузии, быстро погубят наш народ. Чем дальше, тем меньше мы сможем противостоять им, а тем более восстать против них. Само наше существование окажется под вопросом. Но все мои увещевания были тщетны. И это не удивляет меня. Если он не послушался своего любимого дядю, столь заслуженного перед троном и страной господина Варама, то разве стал бы слушать меня... Шанше твердит слова Авага, что мы, мол, не смогли устоять против монголов, когда нас объединяла одна корона и все мы боролись под одним знаменем, а теперь, когда мы разъединены на отдельные княжества и нет у нас единого предводителя, теперь любое восстание заранее обречено на гибель.
— Во всем этом вина самого амирспасалара! Аваг, вместо того чтоб возглавить объединенное войско Грузии и сразиться с врагом, заперся у себя в крепости. Вместо правого боя он предпочел согнуть шею и покориться. Вам прекрасно известно, во что обошлось нашей стране то, что он откололся от всей остальной Грузии и покорился врагу, — едва сдерживая гнев сказал Цихисджварели.
— Шанше такой же трус, как и Аваг, — не смог не добавить Гагели.
— Шанше даже оскорбил меня, — продолжал Цотнэ: — Мы, говорит, правители Восточной Грузии, больше вас притесняемы монголами, но так легко не ставим на весы нашу судьбу. А вам де, западным правителям, что... Монголы вас не теснят, а вы все-таки не успокаиваетесь и усердствуете вместо нас?!
— Как он посмел тебе это сказать?
— Кто разделил Грузию? У всех нас одна боль. Каждому больно и за другого.
— Как ты еще стерпел!
Возмущение князей было единодушным.
— Я едва сдержался, оборвал разговор и, уходя, сказал только, что если он будет не с нами, так пусть хоть не мешает.
— Вы не знаете Шанше, — спокойно сказал Варам Гагели. — Он во вред нам ничего не предпримет. Но как только увидит, что мы побеждаем, сейчас же встанет на нашу сторону и будет бороться вместе с нами.
— Дай бог, чтобы это было так. Но до тех пор нужна осторожность. Нельзя делиться с ним никакой тайной, нельзя знакомить его с планом восстания, — заключил Цотнэ.
— Если у нас у всех одно мнение и мы пришли к одному решению, что спасение только в восстании, то давайте обсудим план и предусмотрим все мелочи. — Цихисджварели разложил на столе большую карту...
Подсчитывались монгольские войска, предполагаемое количество подвластных заговорщикам грузин, условливались, кто и где должен выступить, назначили день всеобщего выступления.
К концу совещания стол уже был накрыт. Слуги-виночерпии встали за сидящими сотрапезниками. Гости пировали, а слуги суетились, подавали новые блюда, тарелки, на кухне жарили и парили. Несколько раз прозвучало там, среди слуг, имя «Аспасия», и Цотнэ насторожился. Он стал оглядывать слуг и наконец перехватил устремленный на него из-под платка пронзительный взгляд пожилой служанки.
— Кто эта женщина, господин мой Кваркваре? — тихо спросил он у своего соседа и скосил глаза на Аспасию.
— Служанка начальника крепости Абиатара.
— Грузинка?
— Никому не ведомо, какого она племени. Отец ее, кажется, был грек. Имя у нее греческое — Аспасия. Раньше она, говорят, была гулящей девицей в Тбилиси и славилась своей красотой. Ты ее случайно не знаешь? — подмигнул, улыбаясь, Цихисджварели.
Аспасия, как видно, почувствовала, что на нее смотрят, и повернулась к Цотнэ. В глазах теплилось еще ее прежнее обаяние, огонь еще не совсем угас. Сердцу Цотнэ стало больно. Аспасия не вынесла его печального взгляда и, словно виноватая, опустила голову.
«Боже мой, как она постарела и изменилась! — думал про себя Цотнэ. — Жалкая тень той, прежней Аспасии! И не могло быть иначе. На сверстницу уже нельзя поглядеть с желанием, а ведь Аспасия была старше меня. Время летит, и все меняется. Не успеешь моргнуть, как уже не будет свидетелей тому, что и мы когда-то были красивыми и славно пожили».
— Но славно ли пожили? — спрашивает себя Цотнэ и оглядывается на пройденный путь. На этом длинном пути было немало красивого и привлекательного, но мало значительного, непреходящего. Человек все же является человеком, и вспоминают его не за красоту и привлекательность. Человека красит и делает бессмертным подвиг ради родины, служение господу и народу. Пока что он ничего не сумел, но, может быть, судьба еще удостоит его бессмертного дела, удостоит подвига во имя Христовой веры и родины! Дай бог! — Цотнэ перекрестился в душе и решительно поднял голову. На груди Аспасии блестит длинная цепочка. Несчастный призрак минувшей красоты теребит рукой когда-то так безрассудно подаренный ей золотой крестик.
...Цихисджварели, взяв на себя надзор за сбором податей и получив на это согласие нойонов, полагал, что провел монголов.
Но не так наивны были нойоны. Они сделали вид, что доверились бывшему визирю Грузии, но приставили к нему тайных соглядатаев. Еще задолго до начала заговора они в крепость заслали Аспасию в качестве служанки. На нее возложили наблюдение за Цихисджварели и приезжающими к нему князьями. Эта женщина, без роду и племени, преданно выполнила поручение своих настоящих хозяев.
И об этой решающей встрече заговорщиков монголы заранее были оповещены. Аспасия должна была теперь вовремя сообщить им, что эриставы в сборе, пока они не разошлись, не разъехались по своим домам. За промедление монголы не простили бы свою шпионку, а казнь в таких случаях у них одна — привязать к лошадиному хвосту...
Аспасия приготовила на башне охапку соломы, чтобы в нужный момент зажечь ее и подать сигнал монголам к нападению на Кохтиставскую крепость. Солома прогорела бы быстро, так что заговорщики ничего не поняли бы, а если бы и поняли, то уже было бы поздно. Монголы, находящиеся поблизости, появились бы почти одновременно с сигналом. У Аспасии все было продумано и если она медлила зажечь солому, то только потому, что в крепости находился Цотнэ.