Гордая Цицна, вместо того чтобы как-нибудь прибедниться и скромно и покорно опустить взгляд, приняла вызов и надменно взглянула прямо в глаза царице.
Молчаливый спор двух красивейших женщин продлился бы долго, если бы одна из них не опомнилась и в соответствии со своим положением не сказала:
— У нашего верного слуги, оказывается, исполненная достоинств жена. Нам будет приятна ее близость. Отныне, находясь при нашем дворце, она будет сидеть на подушке у наших ног. — И царица опять улыбнулась молодой супруге эристава. Цицна вся вспыхнула, но подавила обиду и опустилась на подушку.
Садясь у ног венценосной царицы, она еще раз взглянула на нее и, как видно без слов, передала все, что было у нее на душе:
«Такова уж моя судьба. Сама видишь, кому больше пристало бы сидеть на троне, а кому на подушке у ног царицы!».
Сила и влияние постельничего Джикура зависели от благорасположения к нему царицы. Путь к сердцу царя лежал для него через сердце царицы. Джикур до тех пор мог пользоваться беспредельным доверием государя и управлять страной, пока царица покровительствовала.
Поэтому каждое желание царицы им немедленно исполнялось. Джикур постоянно старался узнать о ее сокровенных желаниях, прочитать в глазах властительницы ее тайные, невысказанные помыслы.
Джикур увидел и надменный взгляд Цицны и взгляд самой царицы. Он понял, что за одно мгновение решилась тут судьба самой Цицны и ее простодушного супруга. Только двое не проникли в тайный смысл безмолвной схватки — Улу Давид и его верный раб Торгва Панкели.
После приема царица позвала постельничего Джикура.
— Прелестная жена у панкисского эристава, и так молода...
— Не так уж она молода. Не скажешь по виду, чтобы она была моложе вас! — польстил Джикур.
— Наверно, Панкели безмерно богат, что его жена носит такие драгоценные украшения!
— Не так уж он богат, царица. Но, говорят, иногда нападает на купеческие караваны...
— Но разве ограбление караванов и разбой не наказуемы яссой Чингисхана?
— Наказуемы, царица. За разграбление первого же каравана мы сполна спросим с Панкели.
Царица кивком головы подтвердила правильность решения Джикура.
— Сколько детей у Панкели?
— Она бездетна, властительница, — осторожно произнес Джикур, чтобы бездетная и озлобленная своей бесплодностью царица не обиделась. — Вот скоро пять лет, как она замужем. Чего только не предприняли, куда только не ездили молиться, но ничего не помогло, не дал бог им сына!
— Пусть царь, пока еще не поздно, посоветует князю отстранить жену. Я думаю, Панкели предпочтет потерю красивой жены вырождению своего рода и утрате наследственных имений...
Постельничий Джикур, догадавшись о замыслах царицы, хотел еще раз доказать ей свою верность. Но как назло, в княжестве Панкели был совершенно искоренен разбой. Торговых караванов никто не беспокоил, не к чему было придраться. Не так уж легко было исполнить и второй совет царицы. Ослепленный любовью к жене, Торгва никому не простил бы непочтительного слова о ней. Если бы ее обвинили не в бездетности, а в самом тяжком грехе, и тогда Торгва вырвал бы у чернителя язык.
Но хитроумный Джикур не терял надежды выполнить желание царицы и только ждал подходящего случая. Тем временем вражда между Цицной и царицей росла и углублялась. На царские приемы супруга Пан-кели являлась разодетая пуще прежнего, держала себя вызывающе, чем раздражала царицу, заставляя ее терять равновесие.
Неизвестно, сколько времени продолжалось бы это единоборство двух женщин, если бы один неосмотрительный шаг Цицны не переполнил чашу терпения царицы.
Настоятель придворной церкви часто читал новообращенной в христианскую веру царице книги Ветхого и Нового завета. Опечаленная своей бездетностью царица только о том и думала, какими лекарствами излечить свое бесплодие, чтобы своему венценосному супругу подарить наследника и продолжателя рода. Во время чтения Ветхого завета она обратила внимание на странные отношения между Яковом и его женами.
Пастырь невозмутимо читал: «И увидела Рахиль, что она не рождает детей Якову, и позавидовала Рахиль сестре своей, и сказала Якову: дай мне детей, а если не так, я умираю. Яков разгневался на Рахиль и сказал ей: разве я Бог, который не дал тебе плода чрева? Она сказала: вот служанка моя Валла, войди к ней, пусть она родит на колена мои, чтобы и я имела детей от нея. И дала она Валлу, служанку свою, в жены ему; и вошел к ней Яков. Валла зачала и родила Якову сына. И сказала Рахиль: судил мне Бог, и услышал голос мой, и дал мне сына; по сему нарекла ему имя: Дан. И еще зачала и родила Валла, служанка Рахилина, другого сына Якову. И сказала Рахиль: борьбою сильною боролась я с сестрой моей, и превозмогла; и нарекла ему имя: Нефталим. Лия увидела, что перестала рожать, и взяла служанку свою Зелфу, и дала ее Якову в жены. И Зелфа, служанка Лиина, родила Якову сына».
Этот пример из «Ветхого завета» запал в сердце бесплодной монголке, и она со слезами на глазах упросила мужа привести какую-нибудь наложницу, чтобы иметь сына.
Улу Давид весьма возрадовался, так как был очень опечален бездетностью царицы, поблагодарил ее и, поклявшись на иконе, обещал, что, как только родится сын, он отпустит служанку.
После этого царь привел прелестную осетинскую девушку, и через год у нее родился мальчик.
Наследника престола нарекли именем деда — Георгием. Все царство праздновало рождение наследника. Неделю стоял пир горой, царь щедро раздавал милости и подарки. Визири и вельможи, правители и эриставы спешили опередить друг друга явиться с поздравлениями. Поздравления и подарки принимали царь и царица, а о настоящей матери наследника никто и не спрашивал.
Супруга Панкели в отличие от других поступила дерзко, чем и обрекла себя с мужем на гибель.
Преклонившись перед царем и царицей и поднеся им подобающие случаю подарки, Цицна во всеуслышание спросила о родной матери ребенка, повесила ей на грудь украшенный драгоценными камнями крест, расцеловала ее, поздравила с рождением сына и пожелала ей и мальчику счастья и совместной с царем длительной жизни.
Оскорбленная царица старалась смирить гнев, но не справилась с собой, заплакала и выбежала из зала.
Опомнилась Цицна только тогда, когда придворные повернулись к ним с Торгвой спиной, а самый близкий их вельможа посоветовал немедленно покинуть дворец.
Наверное, судьба Панкели и его супруги решилась бы в тот же день, если б к царю не прибыл посол от Бату-хана. Вату звал царя Грузии в Золотую Орду. У царской четы в тот день появилось столько забот, что им было не до Панкели и его дерзкой жены.
Царь и царица допоздна сидели на пиру с послом Бату-хана. Когда же пир закончился и гости разошлись, царь приказал постельничему Джикуру привести Панкели и Цицну, но было поздно: незадачливые супруги давно уже уехали, и погоня не смогла догнать беглецов.
Отправляясь в Золотую Орду, царь наказал постельничему Джикуру во что бы то ни стало схватить Панкели с его женой.
С тех пор ни постельничему Джикуру, ни Торгве Панкели не было отдыха и покоя. Джикур все новыми и новыми способами старался заманить Торгву, а тот находил тысячи причин, чтобы не явиться в Тбилиси.
Когда царь вернулся из Орды и все грузинские правители и эриставы явились поздравлять его с благополучным возвращением, Торгва был единственным князем, который будто и не слышал о возвращении Улу Давида, и сам не явился и подарков не присылал.
Счастливо возвратившийся от Бату, одаренный и обласканный ханом, Давид с первого же дня старался примириться с отступником князем, посылал к нему посла за послом, обещая не только безопасность, но даже и возвышение, но Торгва, поступавший по наущению своей супруги, не осмеливался довериться царю и, ссылаясь на тысячи уважительных и менее уважительных причин, ко двору не являлся.
Может быть, и дальше смог бы Торгва отбиваться от подсылаемых постельничим мирных послов и наемных убийц, но случилось то, чего не ждали ни при дворе, ни сам Панкели. Не Торгва начал поиски путей для примирения с царем, — не хватило терпения у его молодой супруги. Избалованную красивую женщину, спрятанную в неприступной крепости, в глухих горах, вовсе не привлекала затворническая жизнь. Цицну обуяла скука, а затем охватило нетерпение. Зачем ее молодость и несравненная красота, богатство и наряды, если некому их оценить? Неужели для того вышла юная Цицна замуж за ровесника своего отца, чтобы ее сказочной красотой любовались эти странные горцы, а не царский двор с иностранными послами и важными вельможами. Запертая в крепости, она чахла и теряла свою красоту. Она приобретала редкие украшения и шила новые платья, чтобы еще ярче заиграла ее красота, чтобы ею любовались другие, чтобы быть на виду и вызывать зависть, а не сидеть взаперти в горах, где никому не нужны ни ее краса, ни богатые наряды, ни драгоценные украшения.