Короче говоря, Цицна постоянно грезила о дворце, о высшем свете и если б не страх перед царицей, то не медлила бы нисколько и отправилась бы в сопровождении мужа во дворец, где богатыми подношениями и слезами смягчила бы сердце царя. Но женским чутьем Цицна чувствовала, что царица отомстит ей, поэтому не осмеливалась явиться ко дворцу и просить прощения. Но и жить отшельницей в горах ей было уже невмоготу. День и ночь она думала о том, как умерить гнев легковерного царя и объятой завистью царицы.
Вернувшись с охоты, Панкели справился о жене. Ему доложили, что ей нездоровится. Не умываясь и не сменив одежды, Торгва зашел в опочивальню супруги. Цицну он нашел заплаканной, и у него защемило сердце.
— Откуда слезы у тебя на глазах? Кто посмел тебя обидеть? Скажи, и я стократ отомщу за обиду!
Цицна разрыдалась.
Наивный витязь растерялся, сам расчувствовался, и в его глазах заблестели слезы.
— Что мне делать, господи! — забормотал эристав.— Скажи мне, ангел, кто посмел тебя обидеть?..
— Не могу я больше, не в силах... — зарыдала Цицна и прильнула к простодушно, по-детски взволнованному великану.
— Что с тобой? Чего ты не можешь?
— Не могу жить здесь, в запертой крепости. Не могу! Неужели ты не видишь, как трудно жить узницей, вдали от всего света... Торгва, я хочу туда, в Тбилиси, где все...
Всего ожидал Панкели, но не того, чтобы его жена изъявила желание поехать в Тбилиси. Об этом он не мог даже и помыслить. При упоминании царицы и царского двора он до сих пор слышал от нее только брань и проклятия, и вдруг она плачет, потому что мечтает появиться при дворе!
— Поедем хоть сейчас, но меня заботит, что кто-нибудь посмеет сказать тебе что-нибудь обидное, оскорбительное, и тогда... ты же знаешь... я убью его или сам сложу голову.
— Примиримся с царем, Торгва. Он даст нам клятву, что не сделает нам зла. Доверимся ему.
— Я боюсь царицы. Не сделала бы она чего-нибудь с тобой. Со мной-то ладно, что будет, то будет.
— Я найду такого поручителя, что ни царь нас не посмеет оскорбить, ни царица.
— Что может быть лучше этого! Ты разумная женщина и поступай, как подскажет тебе твой разум...
Ласки любимой жены тотчас заставили великана забыть о всех печалях и заботах.
Когда Торгва вышел из опочивальни супруги, ему доложили о приезде князя Хорнабуджели.
Кого только не пытался подослать к Торгве царский постельничий! Подсылали всех близких и доверенных Торгве людей, но Панкели не принял их посольства, не поверил их клятвам и заверениям, наотрез отказался ехать в Тбилиси и примириться с царем. Из родственников только двоюродный брат Цицны Шалва Хорнабуджели не пытался еще стать примирителем. Шалва любил Цицну больше родной сестры и не хотел усугублять ее несчастья. Отец у Цицны умер рано. Она росла в доме Хорнабуджели, и когда, не спросившись у двоюродного брата, решила стать женой Панкели, он обиделся так, будто узнал о смерти Цицны.
Панкели и Хорнабуджели постоянно заглядывались на пограничные земли друг друга, ссорились и вели нескончаемые споры об этих землях.
Бездетность Панкели вселяла в Хорнабуджели надежду завладеть этими имениями, так что когда Цицна выходила замуж за ровесника своего отца, Шалва терял не только любимую двоюродную сестру, но и эти надежды.
Шалва пытался помешать свадьбе Цицны и Торгвы, но из этого ничего не вышло, упрямую Цицну никто не смог бы отговорить от принятого однажды решения.
Скрепя сердце Шалва гулял на свадьбе сестры, а потом даже и не показывался в Панкиси. Не приглашал он к себе и зятя. Встречаясь с ним при царском дворе, ограничивался принужденным приветствием, причем, у бесхитростного Панкели улыбка застывала на лице.
Когда прошло время, а у Цицны все не появлялось ребенка, надежды Хорнабуджели вновь воскресли. Эта надежда удесятерилась, когда между царем и Панкели возник раздор.
Шалва издали наблюдал за происками постельничего Джикура, сам до поры до времени в это дело не вмешивался и терпеливо ждал падения Панкели, чтобы потом, воспользовавшись правом ближайшего родственника, стать попечителем Цицны и захватить земли бездетного эристава. Постельничий Джикур несколько раз предлагал ему посредничество, но Шалва решительно отказался, не собирался до конца вмешиваться в дела зятя. Но как раз два дня тому назад он получил письмо от Цицны. Та умоляла его во имя их прежней любви спешно повидать попавшую в беду сестру.
у Хорнабуджели не совсем ослабла родственная любовь к Цицне и, мечтая о гибели Панкели, он злобно думал об освобождении сестры, но теперь, получив письмо от нее, он искренне огорчился.
Не ехать было нельзя, но и ехать в гости к отступнику казалось ему опасным. Чтобы не испортить ни одного дела и никого не обидеть, он заявился сначала к постельничему Джикуру, показал записку двоюродной сестры и попросил совета. Джикуру только это и было нужно. Он поручил Хорнабуджели от имени царя привезти Панкели в Тбилиси.
Шалва взялся за посредничество, но в душе решил, что если сам эристав не попросит примирить его с царем, то он, как все прежние посредники, возвратится ни с чем.
На случай если Цицна и Торгва сами попросят быть посредником, Хорнабуджели задумал соответствующий шаг: смиренного эристава он отвезет и отдаст царю, а свою двоюродную сестру удалит в Хорнабуджскую крепость. Жизнь Цицны была нужна Шалве для осуществления своих замыслов так же, как и смерть Торгвы.
Приезд Хорнабуджели обрадовал панкисского эристава. Он не был избалован вниманием ближайшего родственника жены, и теперь находящемуся в опале эриставу это посещение казалось тем ценнее. Ведь напуганные Джикуром другие князья даже не произносили имени Панкели.
Когда покончили с приветствиями, рассказами о себе и о близких, Торгва занялся приготовлением пира, а гость и его двоюродная сестра уединились в ее комнате для секретного разговора.
Перед тем, как сесть за стол, Цицна позвала Торгву.
— Мой брат, одинаково преданный и царской и нашей семье, берется помирить нас с царем. Хотя я и доверяю Шалве больше, чем себе, все же прошу его дать клятву о нашей безопасности на Алавердийской иконе святого Георгия.
— Не только на Алавердийской, на любой иконе по вашему пожеланию я поклянусь, что при царском дворе с вашей головы не упадет ни одного волоска. Если же эристав искренне повинится перед царем, то и царь одарит вас великими милостями, — твердо сказал Хорнабуджели.
— Что скажешь, эристав? — обрадованно спросила Цицна.
— Что я могу сказать?.. — расплылся в улыбке доверчивый Панкели. — Вы хорошо все продумали, и я, как всегда, буду исполнителем твоих советов и твоих желаний. Хоть завтра поедем в Алаверды. Шалва даст клятву и повезет нас к царю.
Панкели и его супруга приготовили дорогие дары для царя и царицы и, успокоенные клятвой Шалвы, пустились в путь.
Шалва убедил их, что предстать перед царем надо сначала одному только Торгве. Цицна боялась царицы-монголки и легко согласилась на предложение брата. Торгва же боялся за жену больше, чем за себя, поэтому тоже с радостью поехал в Тбилиси один, с Шалвой. Цицну они оставили в Хорнабуджи. Таким образом, разделенных супругов схватили каждого по отдельности.