Устроились, и Цотнэ сейчас же отправился в караван-сарай купца Мартироса.
Армянского торговца он не застал.
Доложили, что уехал в Двин и вернется через два дня. Цотнэ забеспокоился. О судьбе заговорщиков он надеялся узнать от Мартироса, от него же он ждал совета, как поступить дальше, а теперь, когда тот оказался в отъезде, не знал, к кому обратиться.
Опечаленный, вернулся домой.
— До появления Мартироса не появляйся на улице, чтобы не узнали, — осмелился сказать Гугута. — Мы походим по городу, порасспросим о заговорщиках, узнаем от здешних грузин и армян об их местонахождении, а потом, как прикажешь, так и поступим.
Иного выхода у Цотнэ не было. Он заперся в доме, а своих верных спутников послал узнать о заговорщиках.
Вестник с недобрыми известиями прибыл во дворец Дадиани в полночь. Госпожу разбудили, доложили о том, что заговорщики схвачены и Цотнэ отправился в Орду. От внезапного потрясения Краваи упала в обморок, во дворце послышались плач и крики.
Наконец Краваи с трудом пришла в себя.
— Сейчас же седлайте коней, я должна догнать князя. Или верну его обратно, или погибну вместе с ним! — решительность Краваи нельзя было поколебать. Никто не смог отговорить ее от этого решения.
— И мужу не поможешь и сама погибнешь ни за что!
— Если себя не жаль, пожалей хоть детей...
И умоляли и пугали ее, но Краваи уже не могла отказаться от своих слов. Только в одном удалось убедить ее — не ехать темной ночью, а подождать до утра.
Тысячи мыслей металось в голове Краваи, направлявшейся к монголам в Орду.
Она вспомнила рассказы проезжих купцов, которые побывали в Одишском дворце месяц назад. Тогда их рассказы показались ей неправдоподобными, ну а теперь она должна на себе испытать всю жестокость монголов.
— Оказывается, они и глазом не моргнув убивают человека, положив его голову на большой камень, а другим камнем ударив. Переламывают позвоночник, ногами отбивают все внутренности, каменной пилой перепиливают шею... Все это у них обыкновенные способы убийства. Но хуже этого, оказывается, если им попадается в руки женщина. Однажды к хану Бату пришли русские брат и сестра, дети убитого перед этим князя. Они просили не отнимать у них вотчину. По приказу Бату брата с сестрой положили рядом и силой принудили соединиться.
Краваи задрожала, и слезы у нее потекли ручьями. Куда она едет, зачем губит себя?! Кто знает, может быть, она не застанет Цотнэ в живых и тогда совсем уж понапрасну отдаст себя в руки этим скотам-монголам!
Но может, и мужа избавит от смерти и сама останется невредимой?!
Божья матерь поможет ей, осенит ее своей благодатью. Как до сих пор она хранила семью правителя Одиши, так и теперь силою своей святости избавит доверившихся ей и уповающих на нее людей... Краваи уверовала, что отныне судьба мужа и ее самой зависит от твердости ее воли и сообразительности. Пути к отступлению не было. В душе она твердо решила использовать все возможности, применить все способы, чтобы завоевать сердце монголов и вместе с мужем благополучно возвратиться домой.
...Когда купцу Мартиросу сказали о приезде правителя Одиши, он побледнел и чуть не упал в обморок. Всего несколько дней тому назад, узнав об аресте кохтаставских заговорщиков и о том, что обреченных на смерть привезли в Аниси, купец страшно испугался, потом он немного успокоился, так как среди арестованных не было его главного должника Цотнэ Дадиани. Появилась надежда вернуть большой долг, отлегло от сердца. А теперь спасшийся от ареста Дадиани, оказывается, по своей воле идет на смерть и сам сует голову в петлю, которая еще вчера была так далека от него!
Цотнэ по лестнице поднялся на второй этаж. Ему открыли дверь и ввели в просторный зал.
— Хозяин сейчас выйдет к вам, садитесь, — сказал слуга, пододвигая кресло. Цотнэ сел и спокойно огляделся. В комнате стояла мебель, украшенная чеканным серебром и золотом. Кучами были навалены на полу и на столах иранские ковры, парча и шелка. Китайскими, восточными, западными товарами были набиты открытые сундуки и ящики. Цотнэ знал, что караваны великого армянского торговца бродят по просторам всех доступных стран и земель. Они перевозят множество товаров из одного угла мира в другой. Он слышал и о том, что для великого торговца из Гори гостеприимно раскрыты двери всех царских дворов. Должники Мартироса не только правитель Одиши, но и многие венценосцы. Многие могущественные люди зависят от него и зачастую послушны его воле.
Роскошь никогда не привлекала Цотнэ. Сам он удовлетворялся малым и никогда не взял бы денег взаймы ради прихотей. Одишскому правителю пришлось стать должником купца ради государственного дела и заботы о родине.
К однажды взятому долгу добавлялся другой долг, начислялись проценты, и постепенно правитель Одиши оказался в когтях купца и ростовщика. Мартирос понемногу сжимал свои когти, не спеша с получением долга. Цотнэ, стараясь избавиться от долгов, копил, сберегал, но монгольской дани и поборам не предвиделось конца. На проценты начали в свою очередь начисляться проценты. Долг рос изо дня в день.
Вошел Мартирос. Мертвенная бледность покрывала лицо торговца. Дорогой персидский халат небрежно был наброшен на плечи. На ногах златотканые туфли.
— Что тебя привело сюда, князь? — прямо с порога спросил испуганный купец.
— Обязанность и совесть, — невозмутимо ответил Цотнэ, поднимаясь из кресла.
Обменялись рукопожатиями.
Цотнэ снова сел в кресло, а Мартирос подошел к столу, на котором валялись различные счета и деловые бумаги, и тяжело опустился на стул.
— Какое время говорить о чести и совести! Как ты мог явиться сюда! Тебя же убьют!
— Знаю, Мартирос!
— Ты же губишь себя! А семья в чем повинна? — ему хотелось бы добавить: — А со мной как ты собираешься поступить? — но он сдержался и только бессильно развел руками.
— Слушай, Мартирос! Ты же умный человек и поймешь меня. Ты близок к монгольским нойонам, у тебя легкий доступ к ним...
— Никакого доступа у меня к ним нет! — взорвался Мартирос. — Я редко хожу к нойонам, да и то, когда позовут, по их приглашению, с дорогими подарками и подношениями, говорю с ними только о торговых делах. Если собираешься послать меня, чтобы вымолить прощение грузинам, знай, это невозможно. Если узнают о твоем приходе сюда...
— Не сердись и не бойся, Мартирос. Я пришел к тебе для того, чтобы ты отдал меня в руки нойонам!..
— Я не предатель, и никакого дела до тебя мне нет! — еще больше разошелся Мартирос.
— Ты должен отдать меня в руки нойонам, — так же спокойно повторил Цотнэ.
— Что вы говорите, князь?! Зачем вы навязываете мне все это? Не хочу я брать греха на душу...
— Теперь мы в твоих руках. От тебя зависит судьба и моя и всех схваченных.
— До заговорщиков мне дела нет. Не ввязывайте меня в ваши преступления, — возмущенно кричал торговец.
— Успокойся, Мартирос! Нашу вину тебе никто не навязывает, и дела заговорщиков тебя действительно не касаются. Тебе надо заботиться о своей выгоде. — Цотнэ пристально посмотрел на перепуганного торговца. — Кажется, и другие заговорщики твои должники?
— К черту долги и выгоду! Моя жизнь мне дороже! Ни за какие деньги я не ввергну себя в эту геенну огненную.
— Можешь и в огонь не попасть и нам помочь.
— Невозможно! Заговорщикам смерти не миновать. Никто и слова не посмеет сказать в их защиту.
— Я и схваченные грузинские князья не так уж мало должны тебе, чтобы ты так просто упустил возможность возвратить эти долги. Хорошо все взвесь, Мартирос, ты ведь умный, расчетливый человек.
— Напрасно стараешься, князь. Я к этому делу и близко не подойду, — холодно отрезал торговец.
— Послушай! Я не хочу, чтобы ты попадал в беду. Завтра утром повидай нойонов и скажи им, что Цотнэ по своей воле явился сюда.
Остолбеневший торговец, раскрыв рот, слушал отчаянного князя.
— Скажи, что я по своей доброй воле приехал из-за Лихского хребта. Ведь никто меня не схватывал и не привозил.
— А потом?
— Они знают, что в своей вотчине я был в неприкосновенности. Там монголы не могли бы схватить меня и привлечь к ответу.