Евгений Сапожинский
Памяти Чарльза Буковски
1-я запись в бортжурнале: «Вчера старпом был пьян». Подпись: капитан.
2-я запись в бортжурнале: «Вчера капитан был трезв». Подпись: старпом.
БОРОДАТЫЙ АНЕКДОТ
— Мне надо выпить, — сказала Курго, снимая куртку. Я лениво наблюдал за тем, как она вешает шмотку на вешалку, нашаривает тапочки и улыбается мне. Было слегка неудобно за бардак в доме, тогда я еще как-то стеснялся из-за подобных вещей. — И вот, кстати, та самая фотография, о которой я говорила.
Я разглядывал старый черно-белый снимок. На нем был изображен хипповатого вида дядечка с длинными усами и огромной бородой. Когда же это было снято? Лет тридцать этому снимку, несомненно, есть. А может быть, и сорок. Качество печати великолепно, да и снято отлично. Фотограф, несомненно, обладал изрядным чувством юмора; по жанру это был шарж, даже, скорее, карикатура. Дядька выглядел очень глупо, но чувствовалось, что это просто стеб: вовсе не был он таким дураком.
Откуда он вообще взялся, этот герой? Ленка что-то мне рассказывала о своем дальнем родственнике — так, седьмая вода на киселе; я всегда включал в голове специальный кургошный фильтр и начинал думать о чем-то другом. О том, что пора, например, вынести мусорное ведро. Какой-то он там ей шестнадцатиюродный дядя. Жизнь его изрядно потрепала, ну что ж, а кого она не треплет? Юность он провел на Алтае («О, Алтай, — говорила Ленка, — это круто». Хотя она там никогда не была и даже не представляла, где находится этот самый Алтай). Затем дядя куда-то свалил — помчался галопом по Европам, причем было это еще в совдеповские времена. Факт: он звонил из Берлина. Ленка была тогда маленькой, но запомнила, как ее мать в цветастом халате стояла в коридоре у телефона и чуть не визжала от восторга, разговаривая с дядьком. А потом этого типа занесло аж в Центральную Америку, затем он исколесил всю Южную, но эти сведения уже малодостоверны. В последние годы никакой информации о нем нет, но Ленка надеется встретиться с ним. Потому что, видите ли, его любит. Это не мешает ей любить еще, по крайней мере, четырех человек: распиздяя Кирилла, моего друга Геннадия (будь проклят тот день, когда я их познакомил) и еще какого-то Сашу. Всех она любит по-разному, мне этого не понять. Даже меня она как-то любит.
Я достал бутылку крепкого и плеснул Ленке в чашку. Кассета «Джой Дивижна» уже была воткнута в мою старую вонючую деку, но я не торопился включать звук. Кургошке нужно было прийти в себя. Скушать, по крайней мере, пол-литра пива.
— Марк, — развалившись на подлокотнике кресла (это надо же, она умеет разваливаться на подлокотнике!), Лена облизала пивные губы. — Я хочу тебе что-то сказать.
Я вздохнул. Сейчас придется слушать очередной бред о любви. Даже, что самое ужасное, о любви ко мне. У Лены есть своя классификация чувств, очень загадочная для меня. Этого она любит так, а того — эдак. Кайф мне непонятен, я занимаю в этой иерархии не самое последнее место, что, впрочем, скорее смущает меня, нежели мне льстит. В последнее время она, Лена, попросту насилует меня: «Марк, скажи, ты меня любишь?» И зачем я позволил ей возлюбить себя?
— Мне нужно увеличить эту фотографию. Я хочу повесить ее на стену.
— Зачем?
— Я люблю этого человека. А поскольку его рядом со мной нет, пусть будет хотя бы портрет на стене.
— Фетиш? Не сотвори себе кумира, Лена.
— Что ты сказал? — Ленка потянулась за бутылкой, налила и выпила.
— Я говорю о том, что ты как-то странно живешь и мне тебя не понять. Ты любишь, по моим подсчетам, пятерых… Четверых… Черт, сбился. Ну а кого же ты любишь на самом деле?
— Его, — Ленка мотнула головой в сторону фотографии.
— Ага. А меня?
— Тебя — тоже.
— А Кирилла, Гену и Сашу?
— Их тоже. Но по-другому.
Мы замолчали и стали пить пиво. Когда оно кончилось, я сходил на кухню и достал из холодильника еще один флакон. Сегодня у меня был приличный запас жидкой дряни.
— Ладно, — сказал я, — какие проблемы. Нет проблем. Сделаю. Какой формат тебе нужен?
— Как можно больше.
— Леночка, чем больше размер — тем меньше кайфа. Понятно? Репродукция — не мужской половой орган. Увеличить можно не более чем в два, ну в три раза. Карточка у тебя — где-то семь на десять, вот и считай.
Ленка, похоже, на меня обиделась. Я оскорбил ее память о дядюшке.