Ленка пошевелила босой ногой изменнический кактус. Растение пыталось жить, ему этого хотелось. Хорошо, решила Лена, я сохраню тебе жизнь. Только Гнедаванский опять пошел в главный офис. Эй, чучело. Что? Унитазная вода романтично шумела, как водопад в американском фильме. Сменить кассету? Переключить на DVD? Значит, опять. Опять выдирать SCART и снова этот самый SCART втыкать непонятно во что. О, электронный кайф. Вам не понять. Двадцать один грамм и двадцать один контакт. Тысяча и один день. Ты не дигитален, сказал как-то Сережа, и это запало мне в душу. Мы стояли в туннеле, ведущем из Канонерки на материк. Проносились автомобили с жутким грохотом, а этот придурок пытался слушать плейер. Что-то в нем заклинило. Сережа был пьян в жопу, я — так себе, в норме. Этот туннель — хорошая натура для съeмок фильмов ужасов, как только киношники этого не просекли, меня удивляет. Когда едет легковушка, кажется, что едет грузовик. Движение грузовика же позволяет не забывать об Армагеддоне. Но Сережа тогда напугал меня покруче всякого Армагеддона. Я-то был почти трезв, причем настолько, что сама идея Страшного суда меня не затрагивала. Этот идиот, романтик, пытался воткнуть миниджек в соответствующую дырку. Прошло немало колов времени (почти по Хармсу), прежде чем ему это вроде бы удалось. Но что-то было не так. Возможно, один канал сдох. Серж грохнул электронную вертушку на проезжую часть, навороченная машинка была тут же раздавлена проезжающем многоосным чудовищем. Эффектный ход. Что́ он мне хотел этим доказать, я так до сих пор и не понял. Серж спрыгнул с тротуара (это был на самом деле не тротуар, а только пародия на него — разойтись со встречным пешеходом было довольно-таки интимным занятием) — и почесал зигзагами. Психодель. Фрипп, Кортасар, Малевич и прочая братия отдыхает. Я ринулся вслед. Он меня здорово напугал. Грохот был сумасшедший. Я догнал его перед выходом на Гутуевский. При всем своем пацифизме у меня возникло сладкое желание набить ему морду. Ты не дигитален. Но я не бросаю такие чудесные машинки на дорогу, и не наблюдаю со странным сладострастием, как их будут превращать в лепешку. Это какое-то извращение, при том что я отношусь к технике, как к технике, не более. Не делаю из нее культа. Для Сержа же как раз наоборот: техника ему была дороже — ни много ни мало, дороже невесты. Как-то решил он жениться. Мы хохотали. Зря: девка-то была неплохая, добрая, только полноватая, и попа у нее была большая. Бюст — в самый раз. Хотя для кого как. Беда у нее была одна: не врубалась она в музыку. Серж, не подумав как следует, ляпнул, что у него 2×35. По тем временам это было не хухры-мухры. Естественно, S-90. И дама обломилась: на кой мне мужик с такими гробами? Есть другие, с магнитолами. Страно, но она была из ЛИКИ. А в ЛИКИ-то как раз народ ценит пристойные штуковины. S-90, надо заметить, были попросту культовыми машинами. Но ничего у них, Сержа и этой барышни, не склеилось. «Пал народ, — мрачно цедил Серж, — если уже даже мужики стали приобретать магнитолы (бабам это простительно) — дело табак». Чувак сказал все. В их общаге был свой кодекс. Переносные аппараты не признавались. М-м-да, другие времена, другие нравы. Теперь уже не то. Стареем? Тогда иметь магнитолу было стыдно. Надо же, Великая Машина Одиночества угроблена под колесами какого-то очень невеселого грузовика. Ты избавился от ВМО, но тем самым проблем своих не решил. Кто ее заменит? Не женщина же.
И была еще такая ликишная история: один чувак бросил пить. Браво. Он начал бояться. (А другой интересным образом завязал с наркотиками, испугавшись стола). У его друга была странная привычка выгуливать по ночам долгопята. Так вот, первый перонаж об этом обстоятельстве забыл. И шел себе с двенадцатого этажа на девятый. А света в коридоре не было. И тут — красивые поблескивающие в сумраке глазки. Милый зверек. Но это наверняка байка, плагиат: позже я прочитал в одной увлекательной книжке о подобной истории. Правда, в оригинале чувак не то что бросил пить, а попросту сошел с ума.
Да что это я все о Сереже, и прочей ликишной братии? Русский язык. Насколько англичанам и армянам легче жить, им по барабану, мужской род или женский. Русский уникален тем, что это единственный язык, в котором самоназвание народа — не существительное, а прилагательное. Белорус, украинец, поляк, чех, ага, Европа не вкатывает. Африканец, австралиец. Египтянин. Вавилонянин. Итальянец. Француз. Список можно продолжать, пока не грохнется твоя винда. Может, я и гоню. Простите, я был троечником. Немец не скажет о себе: я немецкий. Неудачный пример? Неудачный. Хорошо: англичанин, или американец: я английский, я американский. Глупо? Глупо. А мы говорим: я русский. Ну и как? А-а…