— Как ты думаешь, — начал я разговор, только для того чтобы чего-нибудь сморозить. — «Кэнон» не дурит?
— Какое разрешение?
У меня поехала крыша. Нужно было услать Ларису любой ценой; просмотр дядька был интимным занятием, тем более что Курго это вряд ли бы одобрила. Все бы ничего, но тут ворвался Поджер. То есть босс.
Где мои файлы, заорал он с порога, вы, придурки, ничего не понимающие в цифрах. Идиоты, увязшие в пластиночно-метолгидрохиноновом кайфе. Вот ты, скажи мне, еще веришь в аналог? — Ему было 64, прямо по битлам. («Пошел ты на х…», — подумал я, но промолчал.) — Где заграны? А, вот они. Лариса пошла ссать. Но вернулась она слишком быстро. Это было не цифрово. Не виртуально. Реально.
«Кэнон», зараза, жрал информацию, и все было б ничего, если б не дурацкие вопросы Поджера. Мол, что зачем и что к чему. Кое-что мне пришлось тихо свернуть. Что-то — закрыть. От обилия вариантов Поджер притащился и пошел в Великую Компьютерную — туда, куда простым смертным доступ был запрещен. Я слегка вздохнул — но радоваться было явно рано, надо было спасти файл. Минуты этак через две из Великой Компьютерной, то есть из обиталища Ларисы вырвется бешеный Поджер, и начнет вопить, что все не так, и не так, как надо; нет, ребята, все не так, все не так, ребята; может быть, я с запозданием и пойму, что все не так; и даже поверю ему на какое-то мгновение. Все равно он подпишет меня идти на «Московскую» за аналоговыми загранами — мы работаем только в «цифре». Эта станция почему-то раздражает меня. Однажды под дождем (я был простужен, сентябрь) кто-то кинул на тротуар сотню, а я ее подобрал. Дождь. В электросиянии можно вообразить себя кем угодно — я воображал себя романтическим героем. Вот подарок судьбы. Не то чтобы я шел след в след каким-то великосветским проституткам, роняющим бабки — а дело в том, что путешествие по Московскому проспекту в сентябре в такую погоду воленс-ноленс настраивает на лирический лад, пока вы не дойдете до очередной станции метро. Впрочем, пока вы дойдете, может совершиться масса приключений. Вот в чем беда: я перестал любить свой город. Он мне начал казаться дерьмовым, и возникло сильное желание уехать куда-нибудь подальше. Питер — это дерьмо (но любому иногороднему, кто заявит что-либо подобное, я сам набью морду), Питер — это такая странная штука, которую, похоже, сами питерцы не в состоянии понять. Серебряный город, золотые огни.
Белые траханые ночи. Это клево, когда ты приезжаешь в Питер — неважно откуда, разве что не из Карелии или Мурманска — вот вам эта хренова романтика. Здесь по кайфу гулять, но паршиво жить. В июне ты просто сходишь с ума — надо идти на работу и еще кого-то любить, пусть и виртуально; ты не понимаешь, ночь или день, спал ты или нет. Единственный выход — отпуск в этом месяце, но, как правило, в июне-то и надо вкалывать. Хотя и не так, как в марте. Усталость расслабляет: ты смотришь на клиента, как на муху, и он озадачивается настолько, что уходит, прежде чем ты соображаешь, что к чему. Никакого сна, конечно, нет. Сон — только какая-то убогая самодеятельная медитация. Ты просыпаешься в поту и пытаешься сам себя успокоить: ага, еще три, два, один час до подъема. Еще десять минут. Еще пять. Кайфово?
Знаете, кому хорошо в Питере? Приезжим. Не туристам, а гастарбайтерам. Это легко доказать логически. Ведь если им было бы кайфовей на родине, они б там и остались. Сколько народу ломится в столицу? Но Питер — та еще история. По Садовой не пройти — плюнуть некуда. Что говорить о Невском? Ладно, меня занесло. Сижу я себе в тихом месте, примусы починяю. Казалось бы, «Электросила» — не такая уж глухомань. Ан нет. Кайф общения у меня идет не столько от клиентов, сколько от коллеги Ларисы. Это непрофессионально. Есть и еще условные коллеги. Одна смена — скользящая относительно нас. А жаль, что это не пивной ларек! Может быть, в них, пивных тетеньках и есть что-то душевное… Нет, бля, они тоже читали. Жопа. Выходишь с ними покурить — и на́ тебе: разговор не о колбасе, а о Джойсе. Ну как тут не стать насильником, не понимаю. В конце концов рехнуться совершенно реально.