Потом она родила. Насколько я понимаю, этот процесс мало связан с кайфом. Но ведь никто не жалеет.
* * *
Быть трезвым. Грохочут трамваи, я иду на станцию. Быть. Быть вообще. Ты — можешь быть? Сомневаюсь. Быть, как дерево. Как парк. Быть вообще. Как я.
И быть как та девочка в песочнице, когда мне было года четыре, а ей — три. Быть. Можешь ли ты быть? Тебя ведь нет. Ты — всего лишь фантом, пучок электронов в телефонной трубке, или, хуже того, случайная комбинация единиц и нулей в электронном послании. Флуктуация. Дрейф двоичного кода, иной раз складывающегося во что-то подобное личности. Теория вероятности говорит, что это невозможно. Тебя нет; тебе лишь кажется, что ты есть. Нет тебя. Интересно, могут ли пригрезиться какие-то сны привидению. Ведь если тебя нет (никого нет), то и снов никаких не может быть — кто их увидит? А есть ли я? Да есть — вот я, живой, я ем, испражняюсь, меня можно ударить. У меня есть кровь. Вчера поранился — из меня текла красная жидкость, пока не высохла. Я есть. А есть ли другие? Чего во мне нет — так это веры. Уже? Гребаный солипсист. Не верю; ну и пусть с ним, вас нет, а машинисты есть. Абстрактное какое-то лицо — машинист. Не то, что водитель трамвая или микроавтобуса — с ними можно даже иногда потрещать, спросив: «ГАЗель» хорошая машина или так себе? И получить ответ: по большому счету дерьмо, но ездит. Подсчитав километраж, ты слегка обалдеваешь: какие-то «Жигули» попросту бы развалились на энной тысяче километров, а «ГАЗелька» все еще ездит и не собирается на покой. Водитель усмехается и знай крутит свою баранку. Ну мы-то всегда крайние, размышляет он. Нам можно всунуть фальшивую купюру, пользуясь тем, что шофер не имеет права отвлекаться от дороги. Днем еще есть шанс понять, проверить ее на наличие водяных знаков (чего они, бля, стоят, эти водяные знаки?) — скривить физиономию, вздохнуть, а вечером, астрономически, ночью, когда темно, совсем не до того. Выяснять отношения с пассажиром? Нет. А в одной маршрутке было даже такое безапелляционное объявление: «Десять минут страха — и ты дома».
Машинист же анонимен. Хотя как-то раз у меня была история: я шел по составу вперед, будто пытаясь приблизиться к цели. Думал, что это третий вагон, а оказалось, что второй; когда я решил, что это второй, оказалось, что первый. Я ворвался в кабину и плюхнулся в кресло. «Хорошо ты покурил», — сказал машинист. Я возвразил: «Не курю. Так, пиво пью. А сложно электричку водить?» — «Хочешь попробовать? — машинист явно насмехался надо мной. — Вот эта штука называется…» — «Знаю, как она называется! Контроллер!» — еще полминуты, и мы поменялись бы местами, но тут нарисовался вышедший было помощник. Возникла какая-то измена. Меня выгнали. Электричка катилась куда-то-там, всем было хорошо. Но такой кайф был единожды. Вломиться к машинисту поутру, когда он ведет поезд — похабно. Так же похабно зудеть с водителем маршрутки, особенно с утра. Наплевать — ездил я на электричке, думая о Курго и Ларисе. О, Курго. Когда она расставляет свои ножки, я прикалываюсь, как та кнопка из анекдота (помните? Две кнопки решили приколоться. Одна прикололась, а другая-то обломалась). Кургоша расставляет ноги… о чем я? Мне нужно идти на станцию. Уже три маршрутки пронеслись мимо. Это о чем-то говорит. Время!
С фантомами жить — по фантомьи выть. Говорящие манекены, виртуально-пародийные голоса. Пародия давно уже превращена в самопародию — издеваться не над кем, кроме как над самим собой. Дуракам невдомек. Мы платим налоги профессиональным юмористам — глупее платить лишь на благо войны (однако платим тоже!) Мы платим за все; давно уже нет ничего бесплатного, кроме браузеров, никто нам ничего не даст даром: ни солнца, ни луны, ни жара или мороза, ни любви, ни ненависти. (Э-э, стоп. Насчет ненависти я загнал). Этого довольно. Разве что лишь высокомерия. Ничтожество, жалкое существо, ползущее по земному шару навстречу маршрутке. Это налог. Налог на твое существование. Где же Бог? Разве Он не обещал нам бесплатной жизни? Ловящее кайф создание от того, что оно не плывет по течению к перекрестку, оглядываясь, не едет ли вожделенный автобус, а, напротив, идущее назад, то есть поперек, и тем самым устремляющееся ввысь, в какую задницу оно стремится, вот вопрос, занимающий праздные умишки. Жалкое, похабное зрелище. Да это же философия, вяло одернул я себя, ковыляя по обледенелому тротуауру. Ненавижу философию, это душная материя, не приносящая счастья никому, кроме самих философов. Пейзаж и пейзане. В одной из полузамерзших луж жалко валялся бледный использованный презерватив, всем своим видом прекрасно иллюстрируя бренность бытия. Ну и куда ты денешься от этой доморощенной философии, подумал я, если несколько миллиграммов резины способны занять твой мозг на такое огромное количество секунд, три или четыре? А попадись тебе на дороге покрышка от трактора?