Семь дней назад, опираясь на плечо присланного Мартой водителя, Стефания покинула эту квартиру настолько стремительно, насколько позволяло болезненное состояние. По дороге к приютившему ее с дочерью дому она обсудила сложившуюся ситуацию с теткой. Две рационально организованные женщины решили сделать вид, что ровным счетом ничего не произошло: для домашних она переждала недомогание в деканате, для институтской среды был выбран режим любезного игнорирования. Еще ни одной женщине не удалось выйти из уединения с мужчиной, не запятнав своей репутации в глазах охочего до сенсации общества. Так стоит ли утруждать себя объяснениями?
Дом встретил детским плачем, перегретым воздухом, запахами травяных настоев и уксуса. Лариса бросила встревоженно-укоризненный взгляд: ты как? почему не звонила? – и умчалась наверх со стаканами морса в руках. Прокопий с глазами больной собаки качал на коленях хнычущую, извивающуюся Ханну. Макар, лежа на ковре перед камином, пытался перекатами размять прихватившую спину. Повернул к ней голову: ну, мать, выручай, старая гвардия сдулась.
Стефания сняла обувь, повесила пальто, вымыла руки и забрала свою капризную девочку у измочаленных дедов. Ханна продолжила извиваться и у нее на руках, требуя опустить на пол и водить туда и сюда от рассвета до заката. Ребенка невозможно было отвлечь ни игрушками, ни вкусностями. Даже добившись желаемого, она всё равно продолжала ныть. Недомогание, пусть и в легкой форме, мучило малышку, как и прочих в доме, получивших вакцину.
В то время как весь мир напряженно ожидал завершения испытаний вакцины от «вируса сна», Марте каким-то немыслимым образом удалось раздобыть ампулу антивирусного препарата. Стефания была уверена, что это «передача» от отца. Марта, многозначительно помалкивая, не разрушала красивой иллюзии племянницы. Одна ампула содержала пять доз. Почти без споров было принято решение: если Марта хорошо перенесет препарат, следом будут привиты дети и их мамы. После вакцинации все чувствовали себя хорошо, и утро следующего дня началось в штатном режиме. Стефания уехала на занятия в институт, где ее и настигла острая температурная реакция. Маша с Яном точно так же слегли с жаром, но они были дома, в окружении любящих заботливых людей. Лариса не отходила от них на протяжении всего дня. Ханна, оказавшись самой стойкой, весь свой внутренний дискомфорт в полной мере вылила на Макара с Прокопием. Упитанная маленькая девочка, которой пришел срок научиться ходить, оказалась не по зубам дедам – ни дряхлеющему, ни цветущему, – в один день обеспечив им приступы давления и радикулита, которые они разделили поровну, по справедливости.
Так где же ты так долго была? – хотелось им узнать у Стефании. На работе, ответила она, и – слабая, аккуратно, вдоль стеночки, с ребенком на руках – поднялась к себе в комнату.
Ближе к ночи Мария почувствовала в себе достаточно сил и зашла к ним рассказать, как тяжко пришлось ей, сколько страха пережили они за Яна, у которого так и не сбивается температура, как безобразно вела себя Ханна и что Стефания уж в такой-то день точно могла остаться дома. Стефания выслушала ее с ангельским терпением и преувеличенным сочувствием, безропотно предоставив дочери возможность накручивать на липкие пальчики пряди своих распущенных волос.
– Маша! Маша, ты где? – позвала Лариса.
Оставшись одна, Стефания позвонит Марте. Той, которой научена была пренебрегать и ближе которой у нее никого не оказалось.
– Марта, давай будем жить отдельно, вместе, – без предварительного вступления предложит она тетке.
Тетка опешит, разволнуется, сошлется на плохое самочувствие и прочие непреодолимые препятствия неясной этимологии. От такой невнятности и неготовности Марты сиюминутно служить интересам племянницы та потеряет последнюю опору под ногами и проведет остаток вечера в рыданиях.
Этот день, всем давшийся нелегко, перешел в непростую ночь.
Марта, надломленная своим вынужденным отказом, трое суток проведет в температурном бреду, обложившись пластиковыми бутылками с горячей водой в холодном крыле для прислуги. Ян не уступит ей пальму первенства в мощи ответа на прививку: доведя всех до полного отчаяния, на четвертые сутки проснется бледным, но абсолютно здоровым мальчиком. Стефания отменит пары и все эти дни проведет с Ханной, стараясь никому не доставлять дополнительных хлопот своим существованием. Она подумает о многом, многому в жизни даст названия, уверится в собственном исключительном одиночестве и, полная чувства ответственности за свою судьбу и будущее дочери, нарастившая еще один слой стали на внутренний стержень, оденется в отчуждение. Только когда сойдет общее напряжение и Лариса с недоумением спросит: «Стефания, почему ты не ходишь на работу? Ты что, уволилась?», она вырвется из душного дома.