Сопровождаемая невысказанным вопросом во взгляде Люпина, Гермиона села обратно. Рука, ещё недавно напитанная теплом его кожи, нервно сжалась в кулак. Ей предстояло преодолеть ещё одну ступень доверия и она уже готова была сделать этот шаг.
— Мой отец — сложный человек, — сглотнув ком в горле от волнения, начала Гермиона. — Его непросто любить: никогда не знаешь, что он по-настоящему чувствует. Он всегда был скуп на эмоции — уж не знаю, английская ли это чопорность или его персональный изъян. У него было много работы, он поздно приходил домой и на меня у него почти не оставалось времени. В детстве я часто думала: любит ли он меня? Нет, он говорил мне это: на день рождения или по другим торжественным случаям. Но я не знала правда ли это или просто красивые слова. Особенно после того, как я поступила в Хогвартс.
В тот день, когда заветное письмо скользнуло на порог дома Грейнджеров, переменилась вся жизнь. Миссис Грейнджер принесла конверт и отдала его дочери, посчитав, что это розыгрыш от одного из её школьных друзей. А когда изумлённая Гермиона зачитала содержимое вслух, в комнате ещё несколько минут было оглушительно тихо. Мистер Грейнджер переспросил название школы, затем отправился за справочником и торопливо начал перелистывать список британских школ-пансионов. Хогвартса там, разумеется, он не нашёл. Зато уже на следующее утро он открыл дверь высокому седовласому старцу и женщине в остроконечной шляпе.
— Папа был удивлён, узнав, что у меня есть магические способности, — Гермиона грустно усмехнулась. — Неприятно удивлён. Он не считал, что со мной что-то не так или я ненормальная. Нет. Просто не обрадовался совсем. А потом стал ещё больше замыкаться. Почти не прикасался ко мне, как будто хотел, но отчего-то не решался. Во время каникул мы проводили меньше времени вместе, хотя я хотела, теперь наоборот хотела поделиться с ним своими новыми открытиями. Но он как будто не замечал моих достижений. И я пыталась быть ещё лучше, чтобы привлечь его внимание. Эй, пап, я волшебница! Эй, пап, я лучше всех в классе! Эй, пап, у меня столько всего интересного для тебя!
Мистер Грейнджер слушал вполуха, когда Гермиона заливисто рассказывала о своих приключениях в школе, коротко улыбался, но отстранённость в его взгляде каждый год становилась заметнее. Иногда в порыве редкой щедрости он заходил в детскую комнату, бегло спрашивал «как дела?» и садился на край кровати, разглаживая под собой простыню. Все его фразы, ох, как хорошо она их помнила! , все они звучали отрывисто и как-то неловко, будто он не имел ни малейшего понятия, о чём поговорить с собственной дочерью. Мама пыталась смягчить это непонимание, призывая Гермиону быть мягче и проявить понимание к отцу, у которого было много забот на работе и непрекращающийся поток клиентов. В конце концов, он содержал семью. Но разве для ребёнка это объяснение?
— Помню, ещё в начальной школе один мальчик Уолтер Коллинз — он жил с мамой в доме по соседству — он сказал мне, как круто, что у меня есть отец. А мне стало так неловко. Круто ли? Отец, который боится приласкать своего ребёнка? Который не рад её успехам? Что я делаю не так?
Голос невольно сорвался на шёпот. Гермиона отчаянно давила в себе слёзы. Сколько боли вызывали в ней эти воспоминания! Как долго она прятала их внутри! Сначала она просто не понимала в чём дело, несколько лет, может быть, но вскоре стала задаваться этим коварным вопросом: что с ней не так? Ведь если у отца не хватает для неё ласки, наверное, она её не заслужила, правда? У него же не каменное сердце!
— Милая… — Люпин попытался было сказать что-то успокаивающее.
— Нет, не бойся, я тут не собираюсь разводить слёзы, — резко перебила его Гермиона и шмыгнула носом. — Я просто… Я хочу, чтобы ты понял, что не только родители боятся быть недостойными своих детей. Любящий папа нужен ребёнку. А ты можешь быть таким, я знаю.
Выговорившись после стольких лет замалчивания неотступных комплексов, она ощутила удовлетворение в известной степени. Удивительно лёгким вышло признание, казавшееся многотонным грузом. Или всё дело в том, кто сидел напротив и слушал? Наконец Гермиона осознала, отчего так неравнодушно борется с Люпином за его же выбор: в нём она видела возможность исправить ошибки, через которые прошла сама, пусть и с другой стороны. Представляя, как он держит в руках своего сына, она чувствовала охватывающий её трепет. Его добрые глаза, его спокойствие и трогательность не оставляла сомнений в том, каким отцом он может стать. Только бы он это вовремя понял.
Из вестибюля послышалось шуршание и в дверях вырос Рон. Наверняка он что-то слышал, по крайней мере последнюю фразу, и его сконфуженное лицо это подтверждало.
— Ещё не спите? — спросил он, проходя за спиной Люпина.
Постаравшись сделать вид, что ничего не произошло, Рон полез за стаканом в ящички и наполнил его водой. Краем глаза он заметил булькающее варево в кастрюле.
— Фу, что это?
— Оборотное, Рон.
Гермиона мельком взглянула на Люпина, молчаливо наблюдающего за её другом. Досада от непреднамеренного вмешательства едва скрывалась в его плотно сжатых губах.
— Какая гадость! — буркнул Рон. — Надеюсь, мне выпадет какой-нибудь добродушный мужичок и оно станет получше выглядеть.
С ним трудно было поспорить: оборотное зелье едва ли напоминало вишнёвый пунш. За годы приключений они втроём с Гарри выпили его столько, что вполне могли считаться экспертами, но со вкусами у них как-то не заладилось. Маловероятно, что министерские служащие окажутся очень любезными людьми и в этот раз им повезёт.
Тема предстоящей операции всколыхнула Люпина.
— Может, я всё-таки пойду с вами? — предложил он, глядя на Гермиону.
Она лишь отрицательно покачала головой.
— Я не уверена, как долго с тобой будет работать зелье, — ответила она с твёрдым убеждением. — На оборотней оно действует хуже, чем на людей. Прости.
В отличие от Гарри ей было бы спокойнее, если бы Люпин отправился с ними. В его присутствии она в принципе ощущала себя более защищённой. Парадоксально, но человек, считавший себя жутко опасным, вселял в неё полную уверенность в безопасности.
Разочарованный отказом, Люпин торопливо поднялся из-за стола.
— Что ж, будем с Кикимером делать кремовые розочки на пирог из патоки, — заявил он, не скрывая сарказма. — Спокойной ночи.
Рон удивлённо посмотрел вслед его быстро удаляющейся фигуре и уже открыл было рот, чтобы спросить, что произошло, но не успел. В воздухе витало раздражение. Гермиона так же быстро встала, захватила с края стола все свои записи и собралась уходить. Зелье мирно булькало в котле, дожидаясь, пока в него добавят последний ингредиент. Всю ночь оно будет настаиваться, а утром его нужно будет осторожно разлить по фляжкам, отмерив нужную дозу для каждого.
Пожалуй, и вправду лучше было вернуться к размышлениям о предстоящем задании, подумала Гермиона. Она окинула быстрым взглядом кухонный стол. Дурное предчувствие заставило её напрячься. А что, если они завтра провалятся? У них не было ровным счётом никаких гарантий. Уже через несколько часов им придётся впервые за два месяца покинуть этот дом втроём одновременно, а что случится дальше — одному Мерлину известно. Вернуться ли они обратно?
В приглушённом полуночном свете ей вспомнились чудесные вечера былых дней: шумные собрания Ордена проходили за закрытой дверью, из-за которой всё равно были слышны препирания Сириуса и Снейпа. По коридорам носился Живоглот за подслушивающим ухом близнецов, миссис Уизли хлопотливо спорила с Кикимером об ужине. А Рождество! Здесь Гермиона встретила один из лучших праздников в её жизни: мистера Уизли как раз выписали из Мунго после нападения в Министерстве, а Дурсли расщедрились и отпустили Гарри на каникулы к Крёстному. Люпин тоже приходил. Они о чём-то оживлённо спорили с Сириусом, когда Гермиона появилась в дверях, смущённо держа в руках переданную от мамы шарлотку. Блюдо было большим и горячим — каминная сеть ещё и дополнительно подогрела форму. Заметив её появление, Люпин одарил её приветливой улыбкой и тут же предложил помочь. И он был таким во всём.