Мальчишка все сильнее распалялся, он говорил все сбивчивее, фразы становились все короче, слова все злее, и вот он выхватил какой-то серый предмет из-за пазухи. Больше всего это походило на брикет пластмассы, но держал он «Это» на вытянутых урках, словно оружие.
– Я не дам тебе отравить жизни других людей! Ты убил меня! Отнял все! Умри! Умри, как умер я! Полтора годна назад! Ты даже не представляешь, что это такое, прожить полтора года, не понимая зачем. Не зная, что можно, и что нужно. Зачем все это? Почему нельзя было просто оставить все как есть?
Назвавшийся Сергеем несколько раз дернулся в сторону Анатолия. Но ничего не произошло, в глазах мальчишки сначала проблеснуло удивление, потом страх.
– О нет! – С угрозой прорычал парень. – О, даже не думайте, что заставите меня вернуться в это!
Он прислонил серый предмет в руках к собственному подбородку:
– Наслаждайся! Изверг! Это салют в честь твою.
Я не уловил что произошло, просто в какой-то момент парень стоял, прижимая серую коробочку к своему подбородку, и вот в следующий момент он уже заваливается, а в воздухе висит запах озона и мелка водянистая аэрозоль. Облако аэрозоли взмывает вверх и вот оно обретает алые оттенки, ветерком его относит в сторону, но часть этой взвеси оседает на моем рукаве, тот покрывается алыми капельками. Анатолия же накрывает с головой. Нет, это аэрозольное облако – как я с запозданием понимаю – кровавое облако, разносит на десяток метров вокруг, но на лице воспитателя оседают микроскопические кровавые капли, волосы пропитываются тем, что секундой ранее как будто бы находилось внутри черепной коробки мальчишки.
Если это облако – результат какого-то выстрела, то в нем должна быть не только кровь. Мальчишка прижимал «Эту» штуку к подбородку, направляя в центр черепа. Скорее всего, на нас сейчас оседало содержимое головы Сергея Шапкина. Мелко аэрозольные мозги. Облако оседало, окрашивая одежду, машину, асфальт в буро-алые тона. Хотя, на асфальте этого было почти не заметно.
Труп Сергея мирно лежал у обочины, а Анатолий рефлекторно облизнул губы.
Это последнее, что я увидел. Потом меня долго и упорно рвало. Помню, какие-то крепкие руки, которые поднимали меня с мостовой, помню лицо девушки в белом. Помню поездку в каком-то фургоне. Все какими-то кадрами. Воспоминания, сбоили, выдавали искаженные картинки. Но картинка, которая не покидала меня в этот вечер ни на секунду – это алое аэрозольное облако, оседающее на лицо мужчины. Наивное непонимание глаза этого мужчины, и рефлекторное облизывание покрытых мелкими капельками крови губ.
Кажется, я тоже ощущал вкус мозгов Сергея. Вкус мозгов на моих губах. Вкус содержимого головы, мальчишки, который пару лет назад попал в реабилитационный цент. Но реабилитационный центр слишком хорошо справился со своей задачей, в плане убивания привязанности к квази. Но…
Но у Сергея так и не появилось связей с прото. Неужели в РЦКДП не знают, о том, что если у человека отобрать смысл жизни, то надо дать другой. Неужели, они выкидывают детей на обочину, как только убедятся, что те не проявляют интерес к квази? Это слишком жестоко!
– Он хотел убить Анатоиля, – услышал Лекса свои же слова.
Стоп! Лекса – это я. Я услышал свои слова. Надо взять себя в руки. Надо понять, на какой вопрос я отвечаю, что-то я совсем расклеился.
– Не получилось. – Согласился я с кем-то. – Тогда он наставил эту штуку себе на подбородок…
Я почувствовал, как мои руки уперлись мне же в шею, выше, в подбородок.
Руки молоденькой женщины обняли мои. Они плавно отвели мои трясущиеся кисти от лица, прерывая тот убийственный жесть.
– Кто ты?
– Она медсестра. Вы готовы отвечать на наши вопросы? – Грубый мужской голос.
– Он не в себе. Шок. – Девушка открывает рот, шевелит губами, но я не слышу ее голос. Но я понимаю, что она говорит. Кажется, меня снова сейчас вырвет. Но я с благодарностью смотрю в глаза медсестре: