– Вы так говорите только из-за этого случая! – Выкрикнул я, не обращая внимания на то, что нас окружали безучастные дети.
– И это тоже. Тот мальчишка. Что он сказал? Наша терапия оказалась слишком эффективной. Так вот посмотри на них, – Анатолий развел руками, указывая на своих подопечных, – не так уж она и эффективна.
– Но у Вас есть другие группы! Другие дети! Вы им помогли. Они теперь могут жить полноценно. Они теперь могут жить! – Мой голос вибрировал как струна. Я сам не мог понять почему, но испытывал страх, которого не чувствовал никогда в жизни. И вопреки себе от этого страха мне не хотелось убегать или прятаться. Из-за испытываемого сейчас ужаса я хотел только громче кричать.
– Мы сейчас пытаемся спасти рыбу у воды! Мы выдернули их из их мира. Из квази. Они там живут. Там, а не здесь. Сколько они уже оторваны от своей реальности? Неделю? Или больше? Представь, если бы тебя заперли на это время в черный ящик без звуков и событий! Я бы точно свихнулся. Думаешь, они еще не свихнулись? Думаешь, они в коме? Нет, они не в коме. Они отрезаны от квази, но их нет и в прото!
Анатолий сел на кровать, рядом с одним из мальчиков и закрыл глаза руками. Я не мог понять, плачет они или просто…
– Вся эта работа…
– Нет Лекс! Я сегодня с утра был у Арины. Я потребовал выписки! Я изучил личные дела всех наших выпускников. Знаешь, сколько из них сейчас устроились на работу в прото? Один человек! Один из нескольких тысяч! Есть те, кто вернулись в квази. Но гораздо больше тех, кто живет овощами на попечении своих родных. Которые так и не научились проявлять интерес к миру. Но и таких не много. Знаешь кого больше? Знаешь кого больше всего среди моих выпускников? Не безвольных кукол, не вернувшихся в квази, не обезумевших психов. Больше всего тех, кто погиб. Либо от истощения, находясь рядом с накрытым столом. Либо от примитивной простуды. Они погибают от несчастных случаев. У них нет навыков. Без сторонней помощи они даже… Много и тех, кто что-то сделал специально. К черту! Я не хочу больше! Я здесь палач или садист? Я вивисектор! И правы все те, кто говорили, что мы здесь живодеры, изверги! Мы… Чего ты на меня смотришь? Думаешь у меня истерика? Думаешь, у меня стерсс? Нервный срыв? Чего ты думаешь, в свое головной коробке? Иди в квази! Уходи в квази! Там, видимо, жизнь! Люди умирают, и они будут всегда умирать – это нормально – это естественно! Мы не удержим эту лавину! Мир изменился! Да, как по мне он сломался, но может быть и нет? Может быть это правильно?
Я мысленно нажимал и нажимал кнопку экстренного вызова. Да, в нейро-интерфейсе есть много удобных функция. Я взывал к Арине Петровне. Да, я ощущал себя предателем, я ощущал себя последней скотиной, но не мог я смотреть на то, как Анатолий Григорьевич бьется в истерике. Я знал, что надо что-то сказать, знал, что надо что-то сделать. Но я не мог. Не понимал что.
Словно во сне, словно это не я, словно тело работало отдельно от меня, я подошел к кровати, где сидел наставник, я сел рядом. Я положил свою руку на плечо Анатолию. Я наблюдал, как взрослый солидный мужчина плачет, пытаясь скрыть это ладошками. Его плечи подрагивали. Он плакал беззвучно. Он продолжал что-то говорить, что-то доказывать. Но в его голосе не чувствовалось слез. И все же из глаз они текли.
– Я хочу научиться жить.
Этот голос раздался словно из другого мира. Детский, звонкий, слабый. Может быть его и не было. Мне могло послышаться, но когда в комнату ворвались санитары, когда подняли воспитателя за локти, вкололи какие-то препараты и увели его прочь, по середине комнаты все еще стояла девочка. Меленькая, юная девочка, которая может быть и сказала: «Я хочу научиться жить». Или нет. Или не говорила, или я это все придумал, всего лишь придумал. Но зачем, тогда она встала, зачем подошла? Неужели она так хотела помочь Анатолию, что нашла в себе силы быть. Может быть это самый главный выбор каждого человека в этой жизни. «Быть». Но она стояла и больше не проявляла никаких эмоций, желаний. Она просто безвольно стояла. Обычной тряпичной куклой. Словно и не проделала только что пусть в пол комнаты, словно только что не сделала самый главный подвиг в своей жизни. Я оставался один с этими квазанутыми детьми. Я оставался один с этой возвращающейся в мир девочкой. Что мне сейчас делать?