— Девушка наша к речам пока не готова. Но рисует хорошо. Предлагаю вам в этом убедиться.
Наконец-то! Мы втроём тоже пошли от картины к картине. Очень медленно, чтобы и налюбоваться, и послушать, что все эти люди думают не перед телекамерами, а на самом деле. Но удовлетворить любопытство в полной мере не успели: почти сразу же дядя Вова позвал меня в свою компанию.
Никогда не видела так много художников сразу. Они представлялись мне в джинсах, длинных свободных джемперах с закатанными рукавами и обязательно бородатыми. Ничего подобного! Люди как люди. На улице встретишь — внимания не обратишь. Художники пили шампанское, о чём-то спорили, что-то доказывали. Со мной тоже попытались говорить. Про авторские находки, недостатки. Я от смущенья замычала, как корова. Меня не стали мучить и отпустили.
Зато у мамы рот не закрывался ни на минуту. Я к ней даже близко не сунулась. Думаю, она хвасталась, какая у неё хорошая и жутко талантливая дочь. Стыдно.
Через какое-то время к нам снова подошёл дядя Вова. С ним был очень стройный и не очень молодой мужчина. Мне сразу же захотелось его назвать джентльменом.
— Алечка, познакомься, это мсье Анри де Клер.
Джентльмен, мсье — какая разница? Я поздоровалась.
— Алечка, мсье Анри хочет сделать тебе очень выгодное предложение. Послушай его, пожалуйста.
Мсье заговорил по-русски с сильным акцентом, но вполне понятно:
— Мадемуазель Алевтина! Мне поразил ваш живопись. У вас большой будущее. В Париж мой частный коллекция. Я буду преобретал ваш «Сrazy»! Он великолепно! Великолепно! О!
Ну, как-то так. У него ещё смешнее получалось: он глаза закатывал и руками показывал, какая «Сrazy» «великолепно». Правда, мне тогда было не до смеха. Я так обалдела от самого галантного мсье Анри, что вообще ничего не соображала, только глазами хлопала и головой кивала. Дядя Вова увидел, что я сейчас в обморок брякнусь, и перевёл попроще:
— Аля, ты поняла? Мсье де Клер делает тебе коммерческое предложение. Он хочет приобрести твою картину. Ты поняла, какую? Зонтик. Стоимость ещё не определилась, но я думаю, что это будет несколько тысяч евро.
Мне снова захотелось икнуть. Ни фига себе! Юлька так и прошептала:
— Ни фига себе!
Представляете, что я ответила? Блеск!
— Я подумаю.
Мой ответ на несколько секунд просто обездвижил дядю Вову. Я увидела его застывшие глаза и, несмотря на ситуацию, чуть не захохотала. А мсье Анри — ничего, кивнул:
— Буду ждать ваш решение.
Когда француз откланялся, я спросила:
— Дядя Вова, а он вправду про евро? Несколько тысяч?
— Правда. Это большой успех, Алечка. Мне думается, нужно соглашаться.
Когда он это говорил, мы как раз около «Сrazy» стояли. Я посмотрела на мою тёмненькую девочку под зонтиком, представила, как продам её, тёмненькую, французу. И поедет она, бедненькая, в Париж. Зачем мне эти евры?!
Я вдруг как зареву! Мама подскочила: что такое, почему ребёнок рыдает? Конечно, ей, после всех её хвастливых фантазий, не понять. Зато дядя Вова быстро сориентировался.
— Всё ясно. У ребёнка эмоциональное перенапряжение, — это маме. А мне: — Международная сделка не состоится. Алька, может, ты и права. Нечего с Парижских коллекций начинать. — Потом подмигнул и шепнул: — Пароль «Синяя Жидкость».
Мне так легко и смешно стало! Потому что мой грустный зонтик в Париж не уедет, и что Иван дяде Вове понравился, и что есть ещё один человек в мире, который меня по-настоящему понимает.
После выставки ничего в жизни не поменялось. Хотя, нет — Самарин! Был с ним один странный эпизод… Антон попросил у меня ручку. По всем законам, он её должен был погрызть, чтобы потом себе оставить: я слюни назад не беру. А тут — ничего, просто вернул. Даже «спасибо, Мойдодыр», сказал. Честно, я растерялась. Даже подумала на Юльку, что она ему про выставку проболталась. Но Юлька сделала круглые глаза и побожилась: никогда, никому, ни словечка. «Может, — говорит, — он программу „Культура“ посмотрел, по которой открытие демонстрировали?» Сомнительно, конечно, чтобы Самарина «Культура» интересовала. Тем более, что обсмыганная Мариночка интервью у меня так и не взяла. Но в кадр я вполне могла попасть. В общем, странно…