Аарон молчит, полностью сосредоточенный на своих будущих действиях. Это Сара только сейчас понимает, что он принёс её в свою душевую, и вместе с волнением где-то на самом дне души плещется облегчение: ей непременно стоит отмыть всю ту грязь, нанесенную словами и действиями Лома. Ей надо вымыть не кровь из ссадин, не грязь и пыль от борьбы, а все его мерзкие слова. И Хилл стоит здесь с ней, в этой маленькой душевой, стягивая с её дрожащего тела собственную кожаную куртку.
— Аарон, то, что ты сказал…
Он присаживается на корточки, под удивлённый взгляд Сары расстегивая её сапоги. А затем вдруг поднимает голову и смотрит на неё — так пронзительно глубоко, что кожа незамедлительно реагирует на эту янтарную пытку, покрываясь толпами мурашек.
— Будь моей, — хрипло отзывается он, стягивая с её подкашивающихся ног сапоги.
— Т-твоей?..
— Да, — мужчина поднимается, чтобы стянуть с неё свитер.
Удивительно, как не реагирует Сара на эти действия. Словно это для неё совершенно обыденно: стоять здесь, в его душевой, обездвиженно наблюдать за тем, как он её раздевает.
— Это… какая-то метафора? Незаконченное предложение? Ты хочешь, чтобы я была твоей официанткой?
С губ Хилла слетает смешок. Он вдруг касается пальцами её вытянутой шеи, медленно перебираясь на подбородок и поднимая голову девушки так, чтобы у него была возможность заглянуть ей в глаза и едва слышно пробормотать:
— Я хочу видеть это наивное личико каждый день. Хочу знать, что ты моя, что у меня есть полное право оберегать тебя, Сара О’Нил. Я знаю, я — кусок дерьма, худшее, что могло с тобой произойти. Но по какому-то охренительному стечению обстоятельств ты ещё не сбежала, и если это не блядское чудо, то я вообще не знаю, что это.
Слова вырываются из лёгких парой удивлённых вздохов. Нет, удивление — слово слишком никчемное, чтобы описать состояние Сары сейчас. Это словно прийти к финишу спустя годы безжалостного марафона, словно сорвать эту злосчастную ленту и получить долгожданный кубок. Её забег, полный ссадин, слез и дикой жажды, подошёл к своему логическому завершению — Аарон сдался. Он сдался, он принял, принял всё то, что она приняла ещё, наверное, с самого первого дня их знакомства. Союз Сары и Аарона обречён и неизбежен. Он неправилен и неидеален, боже, да он соткан из паутины, что со временем превратилась в прочный канат, крепко привязавший их друг к другу. Будь моей — что бы это ни значило, она не может не быть.
Как не может не целовать его, вдруг оказавшись в такой обжигающей близости с ним. От несмелых поцелуев и в робости пылающих щёк не остаётся и следа — Сара знает, чего хочет, и она это берет. И Аарон бережно целует в ответ, стараясь не задеть разгоняющейся в крови страстью ссадины на её лице.
— Клянусь, больше ни один ублюдок не причинит тебе боль, — он проникает языком в её рот, пробегая по ровному ряду зубов и нёбу, блуждая руками по её маленькому телу и медленно рассыпаясь от чёртова возбуждения, что слишком велико для такой крохотной душевой. — И я вхожу в число этих ублюдков.
«Лучше бы ты вошёл в меня», — маленький бес на плече вдруг пробуждается после долгого сна. Она прикрывает глаза, тихо ругая собственные мысли и зачем-то ещё крепче прижимаясь к мужчине, желая убедиться, что он тоже чувствует это.
И Аарон чувствует, несомненно чувствует, упираясь возбужденным членом в её живот, и Сара тихо стонет, ощущая это приятное давление, от которого по всему телу разливается такое совершенно новое для неё тягучее тепло. Он продолжает жадно терзать её губы, медленно стягивая с худощавого тела девушки майку и впиваясь затуманенным взглядом в аккуратную женскую грудь, спрятанную за тонким кружевом белого бюстгальтера. О’Нил опускает взгляд: невозможно вынести эту пытку, невозможно просто стоять и ждать, когда он так на неё смотрит. Когда его руки, когда всё его тело так близко, нет, она просто не может бездействовать.
— Аарон, ты…
— Подожди, — мужчина закусывает губу и снова подходит ближе, заводя руки за её натянутую как струна спину и расстегивая бюстгальтер. Щёки её вспыхивают неистовым пожаром, словно всё смущение мира вдруг отразилось на них. И Хилл не даёт Саре среагировать, не позволяет так глубоко погрузиться в девичью робость, смешанную с недетским возбуждением, вдруг опускаясь на колени перед ней и медленно стаскивая с дрожащих ног девушки брюки. Обомлевшая школьница переступает через свои вещи, зарываясь пальчиками в тёмные волосы мужчины, когда он поднимает взгляд, касаясь длинными пальцами тонкой материи её трусиков. — Ты безумно красивая, Сара.
Она закусывает губу, чувствуя его дыхание на нежной коже своего бедра. Почему он застыл, почему медлит? У неё нет этой выдержки, она не сможет стоять так долго, почти обнажённой, сгорающей от бешеного желания и ждать, когда он возьмёт то, что принадлежит ему по праву.
И с лёгким вздохом, слетевшим с его искусанных ею губ, Аарон лишает девушку последнего предмета её одежды. Он блуждает завороженным взглядом по всему её совершенному телу, вдруг снова возвышаясь над ней и осторожно убирая руки Сары, что уже тянутся к его одежде. Вместо этого мужчина снова целует её, проводя ладонью по аккуратной груди, пропуская возбужденные соски через пальцы, поглаживая плоский живот и опускаясь ниже, вдруг замирая в паре дюймов от разгоряченной влажной плоти. О’Нил готова умереть на месте, задыхаясь от беззвучных стонов, а он тянется рукой к крану, и поток тёплой воды вдруг мгновенно приводит её в чувства.
Аарон отходит на полшага, любуясь изумлением, отразившимся на её пылающем лице.
— Что ты… что ты делаешь? — кричит она, прикрывая грудь и морщась от потока воды, окутывающего теплом её тело.
— Собираюсь тебе помочь, — Хилл хватает свой гель для душа, выдавливая мятную жидкость на руку и снова становясь под струи воды рядом с Сарой. Одежда мгновенно намокает, и он сотни раз жалеет, что вода в душе не ледяная. Сдохнуть от возбуждения можно и, наверное, ещё пару минут, и подтвердится первый подобный случай. — Давай, подними ручки, красавица.
Сглотнув тугой ком разочарования и широко распахнув глаза, О’Нил качает головой. И это — её награда за всё пережитое? Это всё, что она заслуживает? Нет, так не пойдёт, только не с ним.
— Как скажешь, папочка, — невинно шепчет она, поднимая руки и лукаво улыбаясь.
Хилл замирает в полушаге от неё. Гель для душа медленно стекает с его ладони, как и самообладание мужчины, заставляя его так и замереть, глотая тёплые струи воды, падающие на его изумленное лицо.
— Что ты… сейчас сказала? — голос становится на два тона ниже, и эти хриплые нотки буквально заставляют ноги Сары беспомощно подкоситься.
Рубашка намокает, облегая его такое желанное тело, пару чёрных прядей спали на лоб. Девушка подходит к нему вплотную и убирает мокрые волосы с его нахмуренного лба, встаёт на носочки и пылко шепчет прямо во влажные губы:
— Папочка.
И последние остатки самообладания вдруг летят к чертям, как и его рубашка, так безжалостно содранная самой Сарой. Он нападает на её губы, как изголодавшийся по добыче охотник, с силой прижимая разгоряченное тело к стенке душевой кабинки. Их языки сплетаются, пока дрожащие руки девушки пытаются справиться с ширинкой его джинсов. Он ласкает большими ладонями её тело, хватает с полки гель для душа и, не разрывая поцелуй, выливает его на её острые ключицы, на плечи, на грудь и на живот, круговыми движениями размазывая его по молочной коже. Сара вскидывает голову и тихо стонет от неописуемых ощущений, заставляющих все возбуждение на планете вмиг скопиться внизу живота, и если оно сейчас же не найдёт свой выход — она умрёт, умрёт, точно погибнет. И пока он блуждает ладонями по её телу, О’Нил не забывает о своей главной миссии, наконец, стягивая с мужчины отяжелевшие джинсы вместе с боксерами. И вот он, итог их гонки: обнажённые, разгоряченные, в душе, в паре дюймов от неизбежного.
— Сара, ты должна остановить меня, пока не поздно, — хрипит он прямо в её губы, сминая их в измученном поцелуе.