– Смотри. – Она провела рукой возле меня. Дым выхватывал очертания моего астрального тела; оно было черное, словно бы все в запекшихся ранах, в каких-то трещинах и дырах, больное, искривленное.
– Кто покусал? – спросила Маргарита.
– Это так… Сам. С астральной лестницы упал, – неловко пошутил я.
Она протянула мне трубку, я затянулся. Возможно, это был лучший из кальянов, какие мне доводилось когда-либо курить.
– Зачем ты так рвешь себя на куски?
– А зачем ты меня тогда вытащила из автобуса?
Маргарита выдохнула облако дыма.
– Ты мне понравился.
– Ну вот. А я страну эту люблю. Потому, наверное, и старался.
– Патриот, что ли? – Марго жутко забавно подняла левую бровь.
– Вроде того.
Маргарита положила трубку на диван и уселась за комп. Войди я в комнату только что, я не смог бы рассмотреть ее: она буквально слилась с окружающим. Нечто похожее я видел в фильме “Карты, деньги, два ствола”, когда наркоманка в пестрых хиппанских одеждах исчезла, устроившись на разноцветных коврах и подушках. Марго терялась черным на фоне черного: джинсы, металлистская кофта с капюшоном, сзади – черно-белые плакаты, слабый свет сквозь шторы; компьютер и стол – черные. Я хотел спросить, тотем это у нее или нет, но как-то сообразил: все же тотем. Чем же она занимается, учится или уже работает?..
– Веб-дизайн, фотошоп, – сказала она. – Вон, племена разные…
Маргарита открыла сайт one.lv – латышский социальный интернет-портал. Я подтянул кальян к компьютеру, устроился на диване, затянулся.
– Они деньги платят, чтобы дарить друг другу виртуальные цветы и оценки ставить за фотографии. Но фотографии на самом деле почти все одинаковые, и они это понимают.
– И ты их обрабатываешь за деньги?
Марго кивнула.
– Это примерно, как Дольче amp; Габбана и прочая гламурная херь. Бабы выкладывают бешеные деньги за модные тряпки, приманивают самца побогаче и получают подарки, цветы, все такое. А тут виртуальные подарки, виртуальные цветочки дарить можно, виртуальные бонусы какие-то, ну вот они и покупают у меня виртуальные шмотки – прыщики там подтереть, атмосферу на фото нагнать, первую девку на деревне сделать из бледной очкастой дурнушки, все такое… Тебя не задевают мои комменты про очки?
– Я страшный, уродливый очкарик?
Марго засмеялась. Достала зеркальную камеру с полки, сфотографировала меня.
Скорее всего порчу наводит по фотографиям, наводит или снимает. Привороты разные. Лечит. Сейчас у нее мой снимок есть, а я даже блок никакой не поставил, руками лицо не прикрыл, трубку ко рту не поднес, как отец учил.
– Я же говорила, ты мне понравился, – сказала Марго, печатая что-то на клавиатуре. – И не буду я никаких приворотов делать.
– Ты что, мысли мои читаешь?
– Ну откуда ж мне такое уметь?
– Может, при инициации было дано, почем я знаю?
Маргарита повернулась, посмотрела на меня. Взяла трубку кальянную, затянулась.
– Нет. При инициации было совсем другое, – тихо сказала она. – А насчет тебя мне кажется, что я с полуслова все понимаю.
– Или даже без слов, – договорил я.
И мы молча сидели, сверлили друг друга глазами, и я все пытался вспомнить, когда у меня в последний раз была девушка, настоящая девушка, и поцелуи, и отношения, и чтобы по ночам не спать, и чтобы любовь сильнее смерти; Марго же думала что-то похожее мне вслед и то ли что-то спрашивала, то ли слушала эмоции на моем лице.
– Накормил ее один раз грибами на всякий случай, – задумчиво сказал наконец я. – Думал, она все поймет. Но она не поняла ничего, а только лежала на полу и смеялась… Ушла от меня. Потом я уже все время был только один.
Я посмотрел на нее: а ты как? Такая же или счастливая? Отдаешь сердце в хорошие руки или давно его за ненадобностью выбросила?..
Маргарита встала со стула и обняла, всеми своими силами обняла меня.
Кризис доверия
Боре 19 лет.
Ящику – 24.
Мне и Элли – по 22.
Александру – 20.
– Да не может быть! – воскликнул я.
– Ну Степа, а сколько, ты думаешь, этому мальчику? – засмеялась Нина. Ее позабавило мое шоковое состояние.
– Двадцать четыре. Двадцать пять. Двадцать три, может. Но никак не двадцать! Он же вождь племени! Вождь племени хорька! Ты серьезно это заявляешь?
– Попроси у него паспорт, если не веришь, – сквозь смех говорила Нина. – Шестое сентября восемьдесят восьмого года, кажется, день рождения у него. Но он милый, очень…
Александра уволили с работы как самого молодого сотрудника фирмы. Он проработал там всего полгода. Я звоню Нине за границу, и она говорит: что же здесь удивительного, ему только двадцать лет. И что я могу ответить? Да не может быть!
Уехала Нина незаметно и быстро. Последний раз я виделся с ней поздно ночью: Александр спал, а она лежала рядом и копошилась в его волосах.
– Груминг, – пояснила Нина. – Так члены стаи выражают свое расположение друг другу: ухаживают за шерстью, в волосах роются, вошек ищут, называется – груминг. Эволюционный механизм. Ну чего ты смотришь на меня как на высадку инопланетян?..
– Да нет, ничего. – Я растерялся, включил тотем.
– Вызови такси, – сонно попросила Нина. – У меня через два с половиной часа самолет.
Я вызвал, она оделась, и мы некоторое время молчали в стальном гробу лифта, спускаясь с небес на землю.
– Пока, – сказала Нина, забираясь в такси.
И уехала.
Обратно я шел пешком по лестнице, пытался обдумать что-то. На одном из этажей висел густой дым, на ступеньках сидели два наркомана. Уже миновав их, я услышал снизу грустный низкий голос:
– Оккупировала бы нас какая-нибудь Швеция, что ли…
Было полшестого утра, и люди думали о кризисе.
Племени я насчет Александра говорить ничего не стал. Какая в конце концов разница, сколько лет вождю, главное – вождь. Но все-таки доверия к нему у меня немного поубавилось. С этим самым доверием вообще происходили неприятные вещи, по тотему даже сказали, что наступил некий кризис доверия.
Духи так много занимались трансформациями магических энергий, так много обещали и заявляли и так мало действовали, что племена засомневались в их силе и на всякий случай перестали доверять. Дух-вестник спрашивал у людей на улицах: доверяете ли вы правительству? Верите ли вы правительству? Верите ли вы в правительство? Люди в большинстве своем грустно качали головами: нет. Магистр Годманис старался изо всех сил, боролся с кризисом, и я тоже шаманил, как мог, поддерживал существующую власть.
Мозг не может жить отдельно от организма. Организм работает, ест, пьет, ходит, действует. Получает питательные вещества, питает себя и разум. Мозг – это такой же кусок организма, как и все остальное. Его существование зависит от разумного управления организмом, мозг должен быть един со всем остальным телом. Гнать импульсы по клеточкам, сигналить органам, двигать лапами и челюстями, развиваться.
А этот бешеный меня пугает. Этот Песий Бес.
Как гигантский паразит, мозг высасывает все соки из тела, сосет силы, питает себя, будто бы он главный, а все остальное – это придаток. Бешеный пес ослаб, он еле ходит. Его качает в стороны, он смотрит обезумевшими глазами, он не ест – он только кусает, брызжет своей ядовитой слюной. Когда в голове засела микроскопическая пуля, мозгам уже нельзя доверять.
Погружения с каждым днем все более грустные. На моих чакрах растет что-то черное, какая-то плесень. Возможно, я заразился, если только можно заразиться от экономики страны этим вирусобесом. Все чаще думаю о наличии какого-то резкого, хирургического решения. Какого-то критического удара. Именно: критический удар.