В Европе и Америке, далёких от того, что К. К. Синха назвал «грохотом надвигающейся угрозы», мнения разделились. Майкл Полани счёл суету вокруг разоблачений деятельности ЦРУ «презренной» и заявил: «Я служил бы в ЦРУ (если бы знал о его существовании) в послевоенные годы с удовольствием» [1070]. Кёстлер охарактеризовал всё происходящее как «бурю в стакане», которая вскоре утихнет. Иегуди Менухин считал: «это слишком для ЦРУ», чтобы ассоциироваться с «такими людьми, как мы» [1071]. Джордж Кеннан, как и ожидалось, довольно громко выступал в защиту Управления, заявляя: «Паника вокруг денег, поступающих от ЦРУ, была ничем не оправданной и нанесла гораздо больше вреда, чем следовало. Я никогда не чувствовал ни малейших угрызений совести по этому поводу. У этой страны нет Министерства культуры, и ЦРУ было просто обязано создать то, что могло бы занять эту нишу. ЦРУ нужно благодарить за сделанное, а не критиковать» [1072].
Всё меньше и меньше людей разделяли мнение, что влияние ЦРУ на культурную жизнь Запада - это необходимое зло демократии. Эндрю Копкинд (Andrew Kopkind) писал «с глубоким чувством морального разочарования»: «Дистанция между риторикой открытого общества и реальным контролем была больше, чем кто-либо думал... Каждый, кто работал на американскую организацию за границей, становился так или иначе свидетелем теории, что мир поделён между коммунизмом и демократией, а всё, что между, было изменой. Иллюзия расхождения во мнениях сохранялась: ЦРУ поддержало разных сторонников холодной войны: и социалистов, и фашистов, и темнокожих и белых. Разносторонность и гибкость операций ЦРУ - вот что было главным преимуществом. Но это был ложный плюрализм, и он всё портил» [1073]. Такая позиция, многократно повторённая, привлекала своей нравственной простотой. Но это было слишком просто. В действительности дело заключалось не в том, что всякая возможность инакомыслия безвозвратно уничтожалась (аргументы Копкинда являются свидетельством этого) либо интеллектуалы были принуждены к чему-то или коррумпированы (хотя можно допустить и такое), но в том, что произошло вмешательство в естественный процесс интеллектуального поиска. «Больше всего нас раздражало то, - писал Джейсон Эпштейн, - что правительство, казалось, управляло подземным поездом, купе первого класса которого занимали не всегда пассажиры первого класса: ЦРУ и Фонд Форда, среди прочих агентств, создали и финансировали аппарат из выбранных интеллектуалов для освещения их правильных позиций по холодной войне как альтернативу тому, что можно было бы назвать свободным интеллектуальным рынком, где идеология значила бы меньше, чем отдельный талант и успех, и где сомнения в установленных ортодоксальных традициях были началом всего поиска... Наконец, тем, кто служит воле любого народа, стало понятно, насколько невыгодную сделку заключила интеллигенция, сделку, которая никогда не была в интересах литературы или искусства, каких-либо серьёзных размышлений и даже всего человечества» [1074].
«Вы думаете, я пошёл бы работать в «Инкаунтер» в 1956-1957 годах, зная, что он тайно финансируется американским правительством? - сердито спросил Джоссельсона Дуайт Макдональд в марте 1967 года. - Если да, то мы действительно друг друга не понимаем. Всякий бы засомневался, соглашаться ли на работу, даже в открыто финансируемом правительством журнале... Я думаю, что меня провели как младенца» [1075]. Младенцы или лицемеры? Несмотря на разногласия с «представителями Меттернихса», когда они не приняли его статью в 1958 году, Макдональд в 1964-м без колебаний выяснял у Джоссельсона, не мог бы тот взять его сына Ника поработать на лето. И это в то время, когда каждый был в курсе непрекращающихся слухов о связи Конгресса и ЦРУ. А что же Спендер, который летом 1967 года разрыдался на вечеринке в Эванстоне в Чикаго, когда присутствовавшие гости ответили грубостью на его заявления о своей невиновности? «Они все там были, как карикатуры Дэвида Левина - Даниэл Белл и его жена Перл Кэзин Белл (Pearl Kazin Bell), Ричард Эллманн, Ханна Арендт, Стивен Спендер, Тони Таннер (Tony Tanner), Сол Беллоу, Гарольд Розенберг (Harold Rosenberg), г-жа Полани, - вспоминал один из менее именитых гостей. - Они все были связаны с Конгрессом так или иначе. После поедания спагетти все начали сердито обвинять друг друга в «наивности» за то, что не знали, кем в действительности были их покровители, и за то, что не передали эту информацию остальным. «Я никогда не доверяла Ирвингу», - говорила Ханна Арендт. Она говорила то же самое и о Мелвине Ласки. Даниэл Белл деловито защищал обоих друзей. Спор становился всё более жарким. Спендер разрыдался: его использовали, ввели в заблуждение, он никогда и ничего не знал. Некоторые гости утверждали, что Стивен был «наивен». Другие, казалось, сочли его наивность наигранной» [1076].
1074
Jason Epstein. The CIA and the Intellectuals, New York Review of Books, 20 April 1967. Утверждение Джейсона Эпштейна о пассажирах второго класса, путешествующих первым классом, ранее было высказано Конором Крузом О'Брайеном, который утверждал, что успех таких операций, как Encounter, заключается в привлечении писателей высоких принципов для обеспечения своеобразного прикрытия для «писателей со скромными талантами и адекватными амбициями», которые, в сущности, играли роль «троянского коня», участвуя в «постоянной и значимой политической деятельности в интересах... властных структур в Вашингтоне». Conor Cruise O'Brien. Politics and the Writer, 19 May 1966, in Donald H. Akenson (ed.), Conor: A Biography of Conor Cruise O'Brien.