После прекращения финансирования ЦРУ «Инкаунтер» оказался в тяжёлом положении и переживал один финансовый кризис за другим, а Ласки тратил большую часть своего времени на поиск спонсоров. В 1976 году Фрэнк Платт, который остался в ЦРУ, написал Джоссельсону: «Замечательная картина... Мэл, говорящий с этими жестокими ультраправыми (он ещё хочет, чтобы старик Хант выглядел как Гэс Холл), с главой пивной империи «Корс» (Coors) в Денвере. Этот пивной магнат хотел встать у руля журнала, сделать его своим собственным. Носил наплечную кобуру и кольт 45 калибра в течение всей встречи! Нет, спасибо, хозяин Коре» [1111]. Пока Ласки был «у чёрта на рогах в поисках помощи», Платт внёс свою лепту и попросил деньги у Фонда Уильяма Уитни. Позже, когда они поспорили о поддержке «Инкаунтера» ЦРУ, Ласки ответил; «Ну, и кто собирается давать деньги? Маленькая старая леди из Айовы в тапочках на босу ногу? Она даст вам миллион долларов? Ну, это я полагаю, несбыточные мечты! Где взять деньги?» [1112].
Все английские соредакторы, работавшие с Ласки, ушли в отставку (Спендер, Кермоуд, Найджел Дэнис, Д.Дж. Энрайт), за исключением последнего - Энтони Хартли. Ласки сделал всё возможное, чтобы собрать всех, кто остался из старой команды, организовав «Последний Инкаунтер» (A Last Encounter) в Берлине в 1992 году. Он сделал это на церемонии празднования окончания холодной войны, на которой сам и председательствовал. Ласки бы настроен более чем воинственно: «Его борода, казалось, протыкала даже его сторонников» [1113]. Там собрались ветераны «культурной войны»: Ирвинг Кристол и его жена, консервативный историк Гертруда Химмелфарб, Эдвард Шилс, Франсуа Бонди, Роберт Конквест (Robert Conquest), Лео Лабедз, Питер Коулман (Peter Coleman), люди из радио «Свобода» и «Свободная Европа», больные и постаревшие, но у них всё ещё был порох в пороховницах. Это собрание, как сказал Бернард Левин, было «разношёрстной армией, которая без единого выстрела боролась за правду против лжи, за действительность против миражей, за стойкость против капитуляции, за цивилизацию против варварства, за мирное слово против зверского удара, за воспевание храбрости против проявления трусости - проще говоря, за демократию против тирании. Мы были правы: целиком и полностью, явно, радостно, терпеливо и истинно правы» [1114]. Ряды этой «армии правды» проредила смерть - Крюк, Кёстлер, Арон, Марло, Набоков, Спербер. Но их также сократил и Ласки, который не пригласил Марго Уолмсли, которая дольше всех проработала в «Инкаунтере», Диану Джоссельсон и Спендеров. Имя Майкла Джоссельсона не было упомянуто ни разу.
«Разношёрстная армия Левина» не проливала слёз, когда советская система развалилась. Но всё же радио-пропагандист Джордж Урбан сказал за всех, что «испытывал своеобразное чувство потери. Спарринг-партнёр, с которым было здорово тренироваться, сошёл с ринга. Тот противник за холмами, от которого знаешь, что ожидать, которого часто слышали, но редко видели, как это ни парадоксально, был источником уверенности. Иметь «великого врага» почти столь же хорошо, как и иметь «великого друга», а во времена разлада в собственных рядах - возможно, даже лучше. Друг был другом, но сильный противник был призванием. Возможно, я иногда и задавался вопросом: это моя долгая озабоченность «диалектикой» так сильно заразила меня, что я не мог вообразить жизнь вне соперничества?» [1115].
Вскоре после падения Берлинской стены Джордж Урбан встретился с бывшим сотрудником КГБ, который утверждал, что руководил пропагандистской школой Кремля. «А вы правда считали наши статьи в «Инкаунтере» полезными, как ключ к разгадке того, что готовил «враг»?» - спросил Урбан. «Очень полезными - они были такими захватывающими, что постепенно вы и ваши коллеги отвратили меня от моей присяги и моей идеологии и превратили в диссидента», - был ответ. «Видите, «Инкаунтер» был слишком убедителен. Он породил сомнение, случайное неповиновение и, наконец, открытое инакомыслие в уме матёрого шпиона!» [1116] Урбан рассказал про этот случай Ласки, который был в восторге, узнав, что враг изучал «Инкаунтер». «Это ошеломило меня! Какой комплимент от КГБ! Мы считали его [«Инкаунтер»] идеологическим лезвием, которым мы, бойцы холодной войны, поражали цель, и оказывается, были правы» [1117]. По словам Наташи Спендер: «Такие люди, как Ласки, думали точно так же, как и русские. Для них это всё было просто стратегической игрой» [1118].