То бишь мозги не только заработали на всю катушку – но, как уже говорил, стало хорошо, стало прекрасно! Наверное, это от новых производных допамина, ну, ты про них слышал. Подумал – и тут же вспомнил, где про эти производные слышал: в просмотренном краем глаза макронетовском ролике, всего-то пятнадцать секунд целых два гребаных года назад! Одно из двух: или я умираю и насчет «всей жизни перед глазами» крупно наврали, или гигантский слизняк, меня проглотивший, непонятно усилил мою память.
Перед глазами плавает, крутится, и – оп! – фокусируется до невероятной, нереальной четкости, будто и не на реальный мир смотришь. Ну, ты ж знаешь, наверное, как оно в записях тактического симулятора на высоком разрешении или в дешевых видеоиграх? В поле зрения заползают ряды цифр: бутовый лог, анализ обстановки, но что интересно – они вроде бы внутри меня. Выглядит как обычный лицевой графический интерфейс, да только не обычный он вовсе. Циферки-то и закорючки прямо в моей голове, эдакий мозговой графический интерфейс.
Я снова чувствую ноги, я могу стоять, передвигаться. Пытаюсь поднять руку – и вот она, одетая в рубашку искусственных мышц, ползущих по руке осьминогом, когда сжимаю кулак. Сокращаются, расслабляются, отзываются на каждое движение. Я смотрю – а рука моя то пропадает, то появляется, по ней бегут волны света и темноты, словно тучи под ураганным ветром. По краям волны сверкают самоцветами: глубокой морской зеленью, темной лазурью стратосферы – не знаю, как ребятки из отдела продаж зовут такие цвета. Вдруг рука пропадает целиком, превращается в жидкое стекло, тает. Полосочка перед глазами растет, а под ней надпись: «Последовательность инициализации хроматофора», и полна уже на 87 %. Когда доходит до 100 %, рука появляется снова, обыденного, скучного, универсально-серого цвета, с едва заметной гексагональной сеточкой на ней, выглядящей точь-в-точь как татуировка десантника (у вэдэвэшников проблемы с воображением, что видят, то на себе и малюют). На дисплее надпись: «Режим невидимости».
Я теперь Гавриил. Я – голем, я – своя собственная надежда и опора. И хотя я по-прежнему – куча ломаных костей и рваных кишок внутри чудесной брони, чувствую себя охренительно. Мне хорошо. И десантник с ошалелыми глазами стоит передо мной на коленях, протянув руки в мольбе.
Только он не умоляет, конечно, – просто завинчивает меня в доспехи, затягивает последнюю пару креплений на грудине.
– Хорошо, правда? Я уж знаю, лучше не бывает. Да только ненадолго, уж ты поверь мне.
Что-то в негре изменилось. Судороги не прошли, и руки трясутся еще сильнее прежнего, но ужас в глазах, безумие – оно ушло. Лицо вновь потемнело, татуировка погасла. Правый глаз теперь – сплошная красная муть, в нем ничего больше не видно, а левый нормален, и видится в нем покой, почти умиротворение. Смотрит на меня грустно и внимательно.
– Знаешь, оно живое, – говорит десантник. – И одержимое, так можно сказать, да – одержимое. Оно не двинется, пока я не двинусь, оно… вирусное. Но оно желает тебе добра, не забывай. Всегда желает. Помни об этом, и, может, тебе удастся провернуть дело и выбраться.
– Провернуть что? Выбраться откуда? – пытаюсь я спросить и не могу.
А он отвечает, будто расслышал:
– Отыщи Голда, Натана Голда. Это все, что я могу теперь сделать, ты – это все, что я могу сделать. Прости, брат, прости, я уже весь. Оно теперь на тебе, всё до конца.
Так дрожит – едва может стоять. В груди хрип, я столько раз его уже слышал. Шатаясь, поворачивается, глядит на грязь и развалины со всех сторон.
– Смотри на это гребаное место, смотри, – шепчет, едва шевеля губами.
Сквозь треск огня, скрежет чего-то рушащегося, доносящиеся издалека крики я слышу этот слабенький шепоток, слышу отчетливо. Клянусь, я могу слышать даже биение его сердца.
– Они звали меня Пророк. Помни обо мне.
Потом утыкает ствол табельного пистолета под челюсть и вышибает себе мозги.
Разбой и разгром
Ерш твою медь.
И что мне делать?
Бля-а-а.
Кровь и мозги Пророка стекают по лицевому щитку, а перед глазами радостное такое объявленьице: «Боевые разработки КН, нанокомбинезон-2.0». И вдруг чувствую – я не могу двинуться. Вокруг идет чертово побоище, всю мою команду расстреляло летающее блюдце с гребаной Зета Ретикули (вот оно, я это выговорил!). Единственный, кто мог ответить на мои вопросы, лежит с вышибленными мозгами, а моя чудесная волшебная новая броня не хочет двигаться, и я в ней будто муравей в янтаре. Кто-то топчется по крыше, нагло так, вовсе не заботясь о том, что его могут услышать. А я как раз наоборот, очень даже забочусь, потому что сижу мишень мишенью и двинуться не могу, весь на тарелочке.