Как только намечталась, Настя разрешила себе с наслаждением вспомнить встречу у пруда. Она как-то смутно видела, что Андрей у пруда был не один. Но на такую мелочь ее сознание долго не стало задерживаться.
– Да-а-аа!.. – грустно вздохнула она.
Своя реальность, которая была сейчас и, которая была возможна, вдруг сопоставилась с фантазией. Настя, будто у нее перед глазами расположилась наглядная картина, как бы для сравнения, плавала на краю обрыва, что разделял два завсегда существующих мира – мир, в котором мы живем и мир, в котором мы думаем, что живем или будем жить. Не доведя до какого-либо логического завершения весь ворох мыслей, Настя решительно поднялась с лавочки и, еще не зная, что будет сейчас делать, пошла в дом.
Сон, которому случайность не помешала присниться
Андрей проснулся от холода. Он начал чувствовать, как ерзает руками и ногами, пытаясь найти чего-нибудь теплое и ухватиться за него, укутаться в нем. Но ничего, кроме сухого шуршания при каждом движении, не получалось. И Андрей разочарованно и устало открыл глаза. Полнейшая потеря себя в пространстве и во времени как бы отнимала возможность свободно мыслить и смотреть вокруг. Но, неизвестно по какой причине, Андрей чувствовал себя не только замерзшим, но и грязным. Грязным больше в том смысле, что провел целую ночь в таком развратном и похабном обществе, что долго теперь сам от себя будет шарахаться и восстанавливать самоуважение и, главное, внутреннее, душевное спокойствие.
Андрей, перестав швыряться, замер. Он пристыл взглядом к обвитой сорняком – березкой – железной сетке. Это был чей-то забор. Сетка была чуть тронута ржавчиной, а березка – на половину сухая, с желто-коричневыми увядающими листьями. Что находилось за сеткой, да и было ли там чего, Андрей не видел и не догадывался углядеть. Он скрупулезно, доходя до какой-то странной навязчивости, всматривался, не моргая, в каждый по очереди листочек на засыхающем сорняке.
– Эй!.. Ты живой?.. – знакомый и, как показалось Андрею заботливый, ласковый голос, послышался откуда-то сверху.
И от одного только этого голоса сразу стало легче на душе. Андрей вдруг блаженно заулыбался и, в упор глядя на коричневатый, завернутый листочек, и перестал его видеть перед собой.
– Ты сошел с ума или умираешь? – голос пропитался тревогой и отчаянием.
Андрей напрягся всем телом, но продолжал, словно точно умалишенный, лежать, смотреть и улыбаться. Он чувствовал, что рядом с ним кто-то стоит и у этого кого-то растет напряжение и страх. И что он сам, продолжая лежать, пропитывается чужим страхом и своей жалостью к кому-то.
И лишь тогда, когда чувство своеобразной ответственности за безвинные страдания незнакомого человека и невыносимость больше лежать и мерзнуть на сухих осенних листьях разбудили Андрея – он резко поднялся и окончательно пробудился. И как только поднял глаза, тут же понял, что сон его прекрасен и сказочен. И надоедливо шуршащие листья вдруг приобрели в своем шуршание игривые нотки и, с засветившимся на лице озорством, Андрей сгреб ладонями две маленькие кучки листвы и подбросил вверх.
– Привет, Насть! – проговорил он, хлопая глазами и продолжая мерзнуть.
Девушка, отпрянув от полетевших прямо на нее листьев, посмотрела на Андрея серьезно, с недоумением и звонко рассмеялась. Она хохотала и пугалась собственного смеха. И совершенно случайно, абсолютно против своей воли, она вдруг получила столько позитива, что ей тяжело стало стоять и, она присела на листву рядом с Андреем.
– А кто ты такой? И откуда здесь взялся?
Настя вдруг загрустила. И Андрей загрустил. Потому что он не знал, как сюда попал, в это совершенно незнакомое глухое место, и совсем не мог понять главного для себя – почему его здесь встретила Настя.
Настя…
Они сидели, вероятно у чьего-то забора. Настя готовилась что-то сказать, а Андрей увидел укрытую неплотным, словно легкая вуалевая дымка, туманом даль.
«Утро…» – сообразил он и, ему стало приятно от этой мысли. Он улыбнулся неизвестно кому и ушел мыслями гулять по далекой и солнечной окрестности. На пригорках (их было три), где тумана практически не было, а лишь его сырое дыхание холодило воздух, радостно и воодушевленно навстречу солнечному утру открывались удивительной красоты пейзажи. Словно добродушный, с седой бородой художник написал картины из самых прекрасных и светлых струн своей души. Написал так, что это стали его самые лучшие картины и никто, абсолютно никто не мог бы остаться равнодушным к его творению.