– Я пойду прямо к тете Розе, а ты… – она замялась, но сразу же опять заговорила, – …пожалуйста, будь другом, сверни куда-нибудь.
И быстро, не оглядываясь, зашагала мимо первого, то есть последнего по нумерации дома по улице, смежной с тети Розиной.
Желтая футболка и одуванчик волос, будто включенный ночью фонарик, заставляли обращать внимание на себя.
– Глупость какая-то, – задумчиво в полголоса произнес Андрей.
Он был полон странной смеси смятения и влюблённости. Как была ему понять Настю?.. Или лучше так, как было разобрать тот внутренний переполох, что незаметно для самого Андрея отнял у него все его дальнейшие планы. Ему, конечно, помнилось, что он собирался сегодня делать. Но всё это было так далеко и туманно, что даже маловероятным казалось, что он всё-таки доберется сегодня до запланированного.
Настя скрылась за поворотом, когда Андрей понял, что хватит бесцельно стоять на конце улицы. Обогнув забор крайнего дома, где жила старенькая и одинокая старушка, Андрей вышел на соседнюю улицу и ему вдруг сделалось спокойнее. Он для чего-то обернулся. Оказывается, он прошел мимо плотно разросшегося вдоль забора терновника. Кусты были старые и служили естественных забором от поля и ветров, постоянно гулявших на окраине городка. А обильный урожай вяжущих ягод – но они были сладкие-сладкие, какой-то хороший сорт – постепенно съедался прохожими, снующими в лес и на пруд, поздней осенью – птицами, да и сама старушка, что выходила предосенним днём к дому любила сорвать несколько ягод и с наслаждением, греясь на солнышке, пожевать их.
Андрей пошёл дальше по улице. Он и не подумал, про совсем еще зелёные ягоды, он только увидел густые кусты.
– Привет! – знакомый голос окликнул Андрея, и он повернул голову.
– А!.. Привет! – заулыбался он.
Олеся, его одноклассница, стояла на улице возле своего дома. Она была в отличном настроении. Не радоваться дню у неё совершенно не было причин. Андрей почувствовал, что Олеся настроена совершенно дружелюбно и хочет с ним поговорить. Она, улыбаясь, подошла ближе к забору, подтверждая свои намерения. Андрей свернул к её дому.
Олеся была добродушна к Андрею, но ни при ком-то, ни сейчас, когда они вели разговор вдвоём, не показывала никаких излишних симпатий к нему. Вся её добродушность была вызвана сложившейся с начальных классов благосклонностью к Андрею, и недавней благодарностью, которая родилась после оказанной им помощи в подготовке к экзамену по математике. Олеся отлично знала русский язык, но математика могла испортить ей всю историю поступления в институт. И Андрей ей помог, вытянул её на уровень, которого ей хватило для поступления. И так как Олеся была разумной девушкой, то кому сказать искреннее спасибо прекрасно знала.
– Я в институт поступила, на филологический, как и хотела.
– Я тоже поступил… на учителя, – зачем-то добавил он.
– Это всё хорошо!.. Благодаря тебе, кстати, поступила. Думала, что никогда вообще не сдам эту математику.
Андрей улыбнулся, что показалось Олесе скромным его ответом, чем-то похожим на спасибо.
– Проходи, посидим немного на скамейке.
У Олесиного дома была поставлена небольшая, милая скамеечка. На ней было хорошо сидеть, особенно по вечерам и рассуждать о чем-то далеком и прекрасном. Вид со скамейки открывался на шикарный куст бордовых роз и кусочек западного неба, потому вечерние пейзажи и были особенно красивыми с неизменным привкусом романтики.
Андрей согласился и молча прошёл к скамейке. Он не знал, чтобы ему сейчас сказать. Но Настя, и то было хорошо, начала уходить в его мыслях за горизонт. Потому Андрей, заставляя себя, чтобы совсем вернуться к себе прежнему, проговорил следующее:
– Ты мне вон того яблочка не дашь?
– Лучше другое. Сейчас. Вот, – не успев присесть рядом с Андреем, она ловко набрала под яблоней полные руки небольших, но и не совсем мелких яблочек и вместо красного, на который ей показал Андрей, протянула ему три зеленых, – те более поздние, а вот эти, попробуй, и сейчас вкусные.
Андрей протер яблоко о майку и откусил. Сок брызнул, и приятная кислинка понравилась ему.
– Вкусные! А скамейка у вас тут хорошо стоит.
– Угу, – жуя, энергично закивала Олеся головой, – читать здесь люблю и просто сидеть, – и как бы спохватившись, остановилась. Это была очень личная информация, делиться которой с хорошо знакомыми и даже с некоторыми друзьями Олесе было некомфортно.
Олеся ясно различала для себя вещи, которыми с кем и когда могла бы поделиться. У нее к тому был определенно некий талант. Исключительно редко она рассказывала что-то тому, кто был не предназначен для её рассказа или даже фразы. Не предназначен, то есть не понял бы её или понял, но совсем не так, или же был ненадежным человеком, или просто был умственно и нравственно не рассчитан для конкретной информации, или был чужим, с кем нельзя было делить нечто личное, наполненное особым смыслом и особой же атмосферой. С последним пунктом у нее сегодня произошла некая неурядица. Потому Олеся с некоторым подозрением посмотрела на Андрея, и обрадовалась, поняв, что он не зацепился за ее слова. И вследствие этой ее особенности – вести разговор не со всеми – ей приписывали зазнайство и тень возрастающего высокомерия. Близкий круг ее общения не замечал в ней сего недостатка. Но тем, кто сталкивался с ней редко или вообще видел ее в первый раз, то обнаруживал перед собой преграду – высокомерное выражение ее лица и скользящий по собеседнику холодный взгляд светло-голубых глаз, чистая голубизна которых придавала морозноватой выразительности взгляду.