– Ба-аб, подай мне ведро! – прокричал Андрей из погреба.
– А что случилось? – голос раздался совсем близко. Баба Зина, что разомлевши на закатном, но уже не таком теплом солнце стояла возле погреба, вздрогнула. Невольно всем телом напрягся и Андрей, который был уверен, что бабушка ходит где-то по участку и с трудом услышит его.
– Да тут у тебя какие-то полусухие корешки валяются.
– Ах, ты!.. Нашлись!.. – как-то по-быстрому обрадовалась она, – сейчас принесу!.. Сейчас…
Андрей чуть слышно вздохнул и бесцельно, находясь в неспешном ожидании, заозирался по сторонам. Но и полминуты не прошло, он даже не успел о чем бы то не было, пусть бы о самом малом и незначительном призадуматься.
– Андрюш!.. Где ты там?.. Держи.
– И что это за корни?
– Ты аккуратнее с ними. Может быть, еще вырастут.
И… тишина, только воцарившаяся. Но Андрей вдруг понял, что бабушка и не собиралась ему отвечать. От радости, что корешки нашлись и позабыла про вопрос внука.
– Баб, так чего это за корни?
Андрей отдал начинающее ржаветь на сколах эмалированное старое ведро бабе Зине и вылез из погреба. Больше машинально, чем на самом деле это было нужно, отряхнулся.
– Георгины. Я их осенью убрала, а сама забыла куда. Вот, смотри, вот этот должен отойти, вот росток, – увлеченно разглядывала она клубни.
– Этот совсем сухой, – как-то незаметно для себя начал Андрей, – а вот здесь почка зеленая…
Он положил клубень обратно в ведро. Чуть прищурившись, стал смотреть на небо. Вечер был чудесный и не с того ни с сего ему захотелось искупаться. С великим трудом он заставил себя отказаться от идеи пойти к пруду. Погода еще только несколько дней назад стала стабильно теплой, но не жаркой. Вода в пруду была по-весеннему холодной, мутноватой. Андрей знал, что искупайся он сейчас, то скорее всего заболеет, как в прошлом году. Выждать, требовалось выждать. И он, глубоко вздохнув, враз набрался терпения.
– …что за глупость сидит у тебя в голове? Как так могло захотеть купаться, что ты полез в ледяную воду?.. Только лед успел сойти. Я не понимаю… – развела руками Наталья Валерьевна и, сунув кружку с горячим лекарством сыну в руки, вышла из комнаты.
Это было сиюминутное воспоминание прошлогодней весны. Глупая шалость, но и только!..
Бабушка Зина стала сажать цветы. Андрей, спустя несколько минут бесцельного хождения по участку зашел в дом. Он сделал себе чаю и пил его с шоколадным печеньем. Чуть розоватые от заката пышно цветущие ветки вишни смотрели в окно.
Вечер был тихий, из-под каждого куста или брошенной любым предметом тени тянуло ночной прохладой. Некая насыщенность заполняла всю улицу, но не заходила в дом, в котором все было как обычно. Насыщенностью делилась разгулявшаяся во всю весна, насыщенностью этой была сама жизнь. И все тело, а главное голова и мысли в ней становились тяжелыми. Наполненным смыслом и правильным был мир. И лишь немного Андрей чувствовал на себе всю животрепещущую гамму весеннего вечера. Но этой частички ему хватило сполна, чтобы улыбнуться, сидя за столом и допивая чай, уже с охотой отказаться от идеи пойти на пруд.
«Лучше буду рисовать» – подумал он, так и не определившись с тем, что же будет рисовать. Он чувствовал желание взять в руки мягкий карандаш и начать. Он знал, что как только проведет пару линий, то будущая картина тут же начнет вырисовываться у него в воображении. Он сможет словно в замедленном варианте деталь за деталью, штрих за штрихом углядывать ее. Она будет приходить к нему из будущего, жить в его воображении и рождаться на бумаге. Он будет добиваться от нее, чтобы она получалась такой, какой он ее видит, а затем или одновременно, в процессе, будет стараться сделать ее еще лучше.