– Да у тебя тут целая мастерская…
– Да! Я же тебе как-то показывал черно-белые рисунки, а сейчас решил заняться живописью всерьез.
Вася пытался вглядеться в незаконченную картину на холсте. Сейчас, кроме желтых пятен ему увиделись еще два – серое и голубое. Но это была живопись!..
– Я уже пятый раз начинаю ее писать. И, кажется, я уже набил руку. Получается как раз то, что я и вижу.
– Где видишь? – почему-то спросил Вася.
– Перед собой вижу. У меня перед глазами есть уже готовая картина. Мне ведь только остается перенести ее на холст.
– Андрюх… – и Вася растерялся. Что сказать ему было?.. Он ведь сейчас слышал для себя какие-то дикие вещи. А глядя на холст, так вообще терялся. Там, кроме ярких пятен он ничего не мог разглядеть.
– Как у тебя то дела? – спас Андрей ситуацию, – я же ведь номер телефона сменил и твой номер у меня, в общем, не сохранился.
– Да… хорошо я! Машину мы новую купили.
Медленно разговор наладился, но оба поначалу чувствовали неловкость. Андрей по большей степени от того, что позабыл о друге и теперь ощущал себя в том виноватым. Еще же сильная увлеченность работой над картиной мешала ему сейчас. Андрей смотрел на Васю совершенно странным взглядом, будто повторял про себя: «Вот он здесь сидит и с тобой разговаривает. И это самая настоящая правда. А это там у тебя всего лишь картина.» Но слабо получалось у Андрея перенастроить себе.
Вася же, идя к другу, всё выдумывал и теперь стеснялся своих фантазий. «Андрей просто увлекся картинами. Он занялся живописью. Вот человек дает!.. И уж не вспоминает он ее…»
До Насти их разговор так и не добрался. Скользя словами, Вася почему-то так и не решился заговорить о Насте. Андрей же, чувствуя, что начинает волноваться и нервничать старался вовсе сменить тему разговора. Так и беседовали, то вроде бы непринужденно и естественно, то юля и отвлекаясь на совсем неважные посторонние вещи. К примеру, Васе вдруг понадобилось спросить про крышу соседского гаража, которую он увидел в окно и, которая была ему совсем не интересна.
Вася вышел от Андрея, договорившись встретится с ним как-нибудь на днях на нейтральной территории. И они встретились недалеко от бывшей Андреевой квартиры в бильярдном клубе. Хорошо провели время. Но случилось тихое и непоправимое отдаление друзей друг от друга. За год, всего лишь за один год!.. и оба изменились, встали на разные ступени жизни. Теперь они стали хуже понимать друг друга, но пока еще им было о чем поговорить. Пока, да и только!..
Когда картина была закончена, Андрей то и дело останавливался и долго смотрел на нее. Он был очень доволен своей работой. Он смог изобразить небо таким же глубоким, каким оно бывает золотой осенью, смог подчеркнуть легкость, с которой по небу плыли облака и, смог написать картину настолько солнечной, что, глядя на нее, не оставалось сомнений в великолепной теплой погоде далекого города. Всё получилось изобразить так, как он и хотел. И это было восхитительно!
В его голове уже жило несколько сюжетов для новых картин. Но пока он не принимался за работу. Откуда-то он знал, что, если прямо сейчас возьмется за картину – за три острова в туманном озере или ярко оранжевую, огненную кисть рябины – то не сможет их написать в полно красе и великолепии. А всё ведь из-за чего? Из-за того, что эйфория от готовой работы, которую он назвал «Станция», заглушила бы все краски и эмоции новой картины. Потому, нужно было выждать. Нужно было наглядеться на «Станцию» до такой степени, чтобы захотелось отвести от нее взгляд и вдруг увидеть нечто тоже очень прекрасное. Вот только до этого прекрасного будет еще далеко, его еще нет этого прекрасного. И вот именно в этот момент и нужно будет брать чистый холст и приступать к работе.
Как-то глядя на «Станцию», Наталья Валерьевна спросила Андрея:
– Откуда взялся этот город? – в ее голосе было много непонимания и интереса. Она была задумчива и полностью поглощена работой Андрея. Сначала из-за того, что он был ее сыном, Наталья разглядывала картину – но только в самом начале. Быстро она сосредоточилась на самой картине, которая ей очень понравилась. Будто в музее на какие-то секунды она себя ощутила. Что-то интеллигентное, немного оторванное от рутинной жизни, заставляющее вспорхнуть легкой ласточкой задремавшую фантазию приходило к ней. И то было здорово!
– Ну… Я не знаю. Он мне приснился давно. Почему-то запомнился, – Андрей присел на табурет и, успокоив свое волнение, внимательно смотрел на мать. Он не показывал никому картину осенней станции в процессе написания. И тому было всего пару причин: Андрей стал малообщительным и никому постороннему не говорил о своем страстном увлечении, а родители не настаивали. Конечно, если бы они попросили Андрея, то он бы показал им холст с еще нечеткими очертаниями станции и золотых берез по правую сторону здания. Но они решили не лезть к Андрею, с завидным терпением ожидая, когда он сам им все расскажет и покажет.