Нася стояла лицом к солнышку, приставив ладони ко лбу козырьком, и куда-то увлечённо смотрела. Можно было подумать, что она позабыла об Андрее, что стоял в паре шагов от неё. Но эта была маленькая иллюзия. Нася от того и вела себя так беспечно, что рядом с ней стоял человек. Одна она редко выезжала так далеко от Эльтова. Было всегда страшно ненароком наткнуться на диких зверей – кабанов, лис, волков, лосей и прочих животных. Но всё же, когда желание встретиться с умершей прошлой жизнью, узнать, увидеть случайно для себя что-то новое и в некотором роде сокровенное, пересиливало все её страхи, Настасья брала старый отцовский велосипед, чудом сохранившейся в сарайке, и без оглядки покидала Эльтов. И только, когда ноги уже совсем отказывались крутить педали, когда рядом или ещё на горизонте показывалась заброшенная деревня, Нася бросала велосипед и только тогда, кажется, начинала понимать, что поступила безрассудно. Совершенно безлюдное место, если только какой уголовник мог где-то здесь в ещё уцелевших домах прятаться. И ей делалось жутко. Ладони тут же становились холодными, если не ледяными и потели, сердце и без того ещё не успевшее успокоиться от езды, начинало стучать так, что в мёртвой тишине бескрайней дали можно было оглохнуть от его стука. И завсегдатые таких прогулок мысли: что мне здесь нужно было, зачем я сюда поехала, а если я здесь пропаду. И на секунды, длившиеся вечность, Нася теряла способность думать, и что-то видеть перед собой. Такая наивная девчонка с широко распахнутыми серыми глазами, смотрящими в никуда, выливающими, но не слезами, а какой-то невидимой энергией из себя удушающий страх и вдруг накатившее непомерное, безграничных размеров одиночество. Её веки медленно поднимались и опускались. Острый приступ страха проходил. Появлялась возможность вновь пошевелить рукой, сначала медленно, а потом всё увереннее. И вот Нася поворачивалась лицом к виднеющемуся сквозь заросли кустарника и бурьяна селу. И тут же приходило чёткое сознание, что выбеги сейчас перед ней косяк голодных кабанов или лосиха с лосёнком, которая в лице Наси сможет увидеть угрозу для своего малыша, или тот же беглый уголовник она всё равно уже ничего не сможет поделать. Ноги не смогли бы сейчас крутить педали, в их мышцах скопилось столько молочной кислоты, что они сделались деревянными, будто налитыми тяжёлым цементирующим раствором, который чувствовался при каждом малейшем движении. А прятаться здесь было некуда. И вот эта неотвратимая, приложенная к каждой такой поездке безысходность заставляла её успокоиться.
«Надеюсь, всё будет хорошо…» – думала Настасья.
Уже без боязни она садилась на траву, и немного порастерев уставшие ноги, начинала без всяких тяжёлых, а порою и вообще без всяких мыслей смотреть вдаль. Всякий раз вот так она могла просидеть по-разному – то всего лишь час, и потом не спеша ехать в сторону дома, то уснув на несколько часов тут же, где и сидела, проснуться, и тут же побрести сквозь кусты и траву в село.
Каждая такая поездка имела на удивление похожее начало, но в конечном итоге давала всегда что-то новое. Без получения чего-то нового не обходилось. И это было в своём роде подарком Настасье от сих мест за её смелость и любознательность, такую чувственно-глубокую любознательность.
– Как-то сегодня здесь по-другому, – с завидной неспешностью произнесла Нася.
– Почему? – тут же неожиданно громко спросил Андрей.
Он больше не сомневался, ему очень хотелось слушать Насю.
– Не знаю. Точно не знаю. Мне просто на несколько секунд успело показаться, что здесь не пусто, что здесь ещё течёт жизнь, что-то такое неуловимое, светлое… – Нася замолчала не в силах подобрать слова. Между прочим, она подумала, что говорит сейчас какие-то глуповатые и чудоковатые вещи и, что никому бы в голову не пришло её слушать. Но!.. почему-то она все-таки делилась мыслями с Андреем и почему-то он ее слушал. Ей вдруг показалось странных, что она рассказывает, с удовольствие рассказывает и, улыбаясь, чувствует это удовольствие.