– Может… может ее нужно с какими-нибудь продуктами есть. Ну, чтобы правильно сочеталась?
Сделав несколько глотков молока, как бы запив съеденный пирог, Арсений Антипович взял следующий. Откусив, встал и подлил из кастрюльки молока себе и гостю.
Андрей краем глаза заметил, что за окном стало темно. Темный синий вечер… Совсем скоро за стеклом станет черным-черно и дом Арсения Антиповича утонет в холодной ночи.
– Да ты с чем ее не смешивай!.. Такая картошка любую еду испортит.
Андрей как-то тяжеловато вздохнул, будто сочувствуя тем, кто будет есть эту очень невкусную картошку и не осознавать этого.
– Арсений Антипович, а зимой чем ваш племянник занимается?
– Я тебе забыл сказать. Он ведь еще рябиновую настойку и варенье, ну, тоже из рябины делает. И тоже продает в мегаполис. У него постоянные покупатели имеются. Конечно, это не настойка моего отца, но качество достойное. Да и варенье тоже вкусное. Мама всегда варила и выдавала нам по воскресеньям. Лакомство и баловство для детей.
Арсений Антипович улыбался. Андрею он казался абсолютно счастливым человеком. Много чего-то светлого и большого, объемного по размеру было в Кипяткове. И это были не только его воспоминания о счастливой минувшей жизни, но и странное довольство днем сегодняшним, вкусными пирогами и горячим молоком.
Андрей вдруг осознал по все этой же улыбке, что ничего не знает о жизни Кипяткова. Может у того есть в запасе такие истории, что на несколько книг хватит. Арсений Антипович вновь заговорил, и мысль Андрея о возможных невероятных историях улетучилась.
– Хочу тебе рассказать о Кельтовске, когда я был в твоем возрасте.
– А что? – Андрей допил молоко и приготовился слушать. Капустные пироги с горячим молоком оказались сытным и очень вкусным ужином, – многое изменилось?
Недоверие тонко прошелестело в его голосе. Но Арсений Антипович не расслышал его.
– Ну-у-у!.. – протянул дед. И было неясно, изменилось что или нет, и как относится сам дед ко всему. Но как только Арсений Антипович начал рассказывать, сразу же стало ясно, что прошлое сияет в его глазах яркими красками, а настоящее он недолюбливает и старается как можно меньше соприкасаться с ним.
– Вы хотите сказать, что Кельтовск был в десять раз больше?
– Больше… – настольгически протянул Кипятков.
И оба ушли на пятьдесят лет назад в бурлящий жизнью Кельтовск. В этот переходный от осени до зимы вечер, Андрей досыта наслушался Арсения Антиповича. Кипятков обладал талантом рассказывать интересные и задушевные истории и мог полностью захватить внимание человека, да еще и нечаянно заставить его всплакнуть. Прочувствовать все так, будто бы ничего другого, кроме этих историй у человека и не было никогда в жизни. Вот она – вся жизнь в произносимых Арсением Антиповичем словах.
– Вот видишь эти ящики, – Кипятков кивнул на ящики от кухонного гарнитура, висевшие на стене, – это мы в столярном нашем цеху делали.
– А кто мы?
– Вот этот сделал я, а этот мой напарник Матвей. Он умер несколько лет назад. Мы этот гарнитур лет тридцать назад с ним делали.
От большого гарнитура у Кипяткова осталось только два ящика. За тридцать лет гарнитур буквально рассыпался по Кельтовску: часть осталась в доме, где когда-то жил Арсений Антипович, пару ящиков он отдал своему знакомому, один пропал куда-то, а вот эти два он забрал с собой.
Порыв ветра неожиданно громко ударил по железной крыше. Андрей и Арсений Антипович встрепенулись.
– Ну вот!.. Все-таки пришла, – заключил он.
Удивительным нерадостным облегчением сверкнули его глаза. Андрей сидел и наблюдал за Кипятковым, как бы споря сам с собой, негодует ли дед или все же, почему-то, по-особенному рад. Его наполненные слезами глаза, будто холодный ветер подул ему прямо в лицо, точно говорили, что Арсений Антипович сейчас опять путешествует по своим, греющим его душу далям. В этих далях, Кипятков всего лишь примерялся сам с собой, твердо и уверенно говорил себе, что положено начало зимы, а стало быть каждый день незаметный, но к теплу поворот. Хотя другой голос, тихо и ясно говорил, что зима – это дело тяжелое и долгое. И с чем Арсений Антипович воротится из своих далей? На каком настроении он невольно остановится, вернувшись обратно?
И тут Кипятков примял сухой морщинистой рукой полуседую бороду.
– На три дня раньше, чем в прошлом году, – сообщил дед.
Он сказал это уже совершенно буднично, без малейшего проблеска на какие-то спрятанные в словах и крайне интересные, сложные мысли. Обычный, но старательно запомненный факт.
Второй порыв ветра прокатился по крыше, запутался в узком закоулке между домом и высоким железным забором и, стуча, с грохотом, еле выбрался на простор.