Нашей команде поручили подготовку демонстрации. Было решено, что в назначенный день управление демонстрацией и Общим чрезвычайным собранием возьмет на себя председатель студенческого совета. Всю ночь мы копировали листовки на ротаторе студенческого совета в университете. Мы печатали декларацию о политическом положении в стране от имени общеуниверситетского студенческого совета. На следующий день мы от имени совета вывесили на воротах университета объявление о созыве Общего чрезвычайного собрания студентов. У главных ворот при входе в университет члены руководства студенческого совета раздавали листовки всем студентам. Конечно, мы были готовы и к наказанию. Студенческий совет, который был выбран посредством прямого голосования, стоял в авангарде движения и руководил демонстрацией, студентов собралось огромное количество. Только по подсчетам Управления по делам студентов пришло более пяти тысяч человек, а всего в университете Кёнхи тогда училось семь-восемь тысяч студентов. Все студенты собрались, но председателя студенческого совета все еще не было. Как он сказал позднее, по пути в университет полицейские схватили его и заперли в камере. Я, как заместитель председателя совета, открыл Общее чрезвычайное собрание студентов от имени общеуниверситетского студенческого совета. Мы провели дебаты о политической ситуации в стране и церемонию символического сожжения режима Юсин на костре, а после этого повели стройные ряды демонстрантов в направлении главных ворот. Я шел во главе шеренги, держа развевающийся флаг Республики Корея. Полиция окружила университет. В ворота были просунуты газовые пушки полицейских фургонов Pepper-Fogger. Нас явно ждали.
Как только мы приблизились к воротам, полиция внезапно начала стрелять в нас из газовых пушек. Они произвели несколько залпов слезоточивого газа. Я шел впереди всех, поэтому из пушки фургона мне прямо на лицо попал газ, точнее, химическая жидкость, которая еще не испарилась и не превратилась в газ. Я на время потерял сознание. Товарищи стали отступать, но когда увидели, что я упал и не шевелюсь, то вернулись за мной и затащили меня на территорию университета. Они обтерли мое лицо мокрым полотенцем, и через некоторое время я смог прийти в себя. Протестные настроения разгорелись еще сильнее. Ожесточенная демонстрация продолжалась до вечера, демонстранты передвигались от главных ворот к задним.
Поздно вечером председатель совета с трудом сбежал из заточения, сумев не попасться на глаза полиции, и босиком пришел в университет. С этого момента мы могли взять небольшую передышку, поручив ему завершить демонстрацию. В те времена, если в университете возникала демонстрация, обычно из каждого университета арестовывали примерно по трое организаторов протестов. Мы определили троих человек, которые подвергнутся аресту – в их числе был и я – и договорились о том, что будем говорить на допросе. Так как в те времена полиции нельзя было проникать внутрь университета, они сторожили окрестности и готовились арестовать руководителей демонстрации. Когда демонстрация закончилась, нас арестовали, когда мы мирно шли по дороге рядом с университетом. Нас посадили в камеру в отделении Чхоннянни. Конечно, мы были готовы к этому с самого начала.
Одновременно с арестом нас отчислили из университета. Администрация отчислила сразу шестнадцать человек, включая просто задержанных студентов. Восстановиться мы смогли только в 1980 году. И хотя сейчас у всех нас все в порядке, я очень долго чувствовал вину перед товарищами.
В те времена полиция не предоставляла встречу с членами семьи до перевода в место предварительного заключения. Соответственно, со мной процедура проходила в таком же порядке. Тогда я не мог даже подумать, что это неправомерно. Но, по правде говоря, я и не хотел, чтобы дома узнали о произошедшем. Хотя я понимал, что когда-нибудь все выяснится, мне хотелось, чтобы это произошло как можно позже.
В течение примерно десяти дней следствие проходило в отделении полиции, потом меня перевели в прокуратуру. В день, когда меня перевозили в отделение прокуратуры, я впервые за долгое время вышел из камеры и мне сильно слепило глаза. Я забрался в тюремный автомобиль. Это был автозак, который был покрыт листами железа с зияющими дырками размером с монету в сто вон. Мне было интересно посмотреть, что происходило снаружи, ведь я впервые за долгое время видел что-то, кроме стен камеры. И я разглядывал открывающиеся пейзажи через дырку в задней двери машины.
Автомобиль тронулся. И я увидел, что за машиной бежит моя мама. Хотя я не слышал ее голоса, она, размахивая руками, явно выкрикивала мое имя «Чжэин! Чжэин!» Когда машина начала движение, мама вдруг стала отдаляться. Она наблюдала за уезжавшей тюремной машиной, пока та не скрылась из глаз. Видимо, она услышала, что со мной произошло, и в спешке приехала из Пусана. Наверное, она не в первый раз приходила к отделению, добиваясь свидания. И когда ей сказали, что в указанный день меня будут перевозить в прокуратуру, она пришла рано утром к полицейскому участку в надежде, что ей удастся меня увидеть. Разглядев вдалеке, как я сажусь в тюремный автомобиль, она побежала за ним.