– Верно, Владимир Николаевич! Проходил!
– Ну и ладушки! Заява не заштампована, принимай решение!
Русиков протянул через стол несколько листов бумаги, исписанных мелким убористым почерком и скрепленных обычной канцелярской скрепкой.
Антон встал со стула, подошёл и взял их. Затем вернулся и сел на прежнее место.
– Сколько у тебя времени есть, напомни мне, а то я забыл! – Русиков слегка по-бычьи наклонил голову и выжидательно уставился на Шелестова.
– 10 дней.
– Всё правильно! Ладно, иди, работай! Ребята и я оказываем тебе доверие, поэтому не стесняйся, спрашивай. Только сначала у них, а потом у меня! Договорились?
– Так точно! Разрешите идти?
Русиков посмотрел на Шелестова, помолчал немного и добавил,
– Я попросил Порфирьевича и Волченкова с вами провести разъяснительную беседу вне отделения. Поэтому сегодня в 19.00, ты с Гудковым должен быть у «Волчёнка» дома. Сначала ликбез, потом все остальные действия по заяве. Водки много не брать! Я бы сам с вами позанимался, но не могу! Всё! Свободен!…
Антон усмехнулся. В голове зазвучал знакомый весёлый мотивчик из репертуара группы «Машина времени», – Ты помнишь, как всё начиналось, все было впервые и вот…! Да! Всё когда-то начинается.
Шелестов не спеша подошёл к стоявшим на площадке машинам, где тёмно – зелёный
«Мерседес-500SEL» cтоял последним в ряду, в самом углу площадки, весь запорошенный снегом. Высоко над ним висела дуга фонаря ночного освещения. Такие фонари были во всех четырёх углах на территории дипкорпуса. Вечером и ночью они горели очень ярко, и было светло как днём. Антон скользнул взглядом по машине убитого, интереса она уже не представляла, поскольку обыскали её ещё вчера, и подошел к самому углу площадки. До ближайшей пятиэтажки было около пятидесяти метров. Середину пространства занимали качели, затем стояла разноцветная детская горка, с которой в снег весело скатывалась стайка негретят в ярко-оранжевых детских комбинезонах, и какая-то большая вращающаяся штуковина с поручнями, отдаленно напоминающая карусель. Немного дальше, и правее располагалась обычная хоккейная площадка. Дальше, влево и вправо были расположены одинаковые пятиэтажные дома грязновато-желтого цвета. Шелестов повернул голову налево, вдоль забора. Взгляд упёрся в стену дипкорпуса.
– Нет! Забор очень высокий, кругом светло, площадка всюду просматривается. Много машин на стоянке, кто-то въезжает, кто-то выезжает. Будка с сотрудником ООДП, которые знают всех в лицо, потому что каждый из них здесь дежурит больше двух лет. Личности здесь, прямо скажем, запоминающиеся. Гости проходят строго по пропускам и в присутствии хозяев квартир. Подъезд всего один.
– С другой стороны, отсюда не видно будку, а из будки не видно меня.
Антон пошёл вдоль забора к стене дома, где она с ним состыковывалась, затем прошёл вдоль стены. Выглянул из-за угла дома: прямо перед ним стояла будка, до неё было метров тридцать, а до подъезда примерно пятнадцать. Одно из окон будки смотрело в его сторону, и в нём он ясно видел лицо смотревшего на него Валерия Сахарова, сотрудника ООДП.
– Нет! Так дело не пойдёт! Вечером, после доклада о проделанной работе на телефонном узле, зайду к Вайс, поделюсь соображениями, а он, может быть, подкинет идею: как, где и кого искать!
Мысленно поздравив себя с этой спасительной идеей, Шелестов засунул руки по – глубже в карманы куртки, и пошёл к выходу с территории дипкорпуса.
Лязгнув щеколдой, вышедший сотрудник милиции немного приоткрыл ворота, давая возможность Антону выйти за пределы территории.
– Послушай, Валера! – Шелестов остановился, взяв Сахарова за рукав чёрного овчинного милицейского тулупа.
– Ну, чего тебе! – он явно был не в духе.
– Я вот час назад иностранку до её машины проводил!
– Ну и что? Я видел!
– Я знаю, что ты видел! Я хотел спросить: когда ты будешь фиксировать её выезд с территории дипкорпуса, ты укажешь о том, что она вышла из корпуса вместе со мною, и я проводил её до машины?
– Конечно! А что, есть проблемы? – Сахаров вмиг напрягся и с интересом посмотрел на Антона. – Неужто, ты успел по дороге трахнуть журналистку?
– Да что вы за народ такой! Я его про одно спрашиваю, а он меня – про другое! Да я просто спросил, чтобы знать точно, все ли контакты жильцов вы регистрируете или нет?
– А-а! А я думал, что ты за час с ней управился! – Сахаров в раз потерял интерес к Шелестову. – У нас с этим строго, сам понимаешь, есть инструкции! Так что извини, служба!
– Да я ничего, понимаю! Ну, бывай! – Антон попрощался с Сахаровым и пошёл к троллейбусной остановке на Ленинском проспекте. До назначенного времени прибытия на Калининский проспект, на телефонный узел, оставался ровно час.
Через 5 минут Шелестов был уже на остановке, а ещё через 3 минуты он ехал в троллейбусе к метро «Университет», удобно устроившись на сиденье сразу за кабиной водителя. Пассажиров было мало, человек десять, они были заняты своими мыслями, и Антон уставился в заиндевевшее от мороза окно, благо, что кто-то до него продышал в инее оконце, и теперь можно было наблюдать за машинами и прохожими, спешащими по своим делам, и другие обыденные картинки из жизни зимней Москвы.
Шелестов прикрыл глаза.
Мероприятие.
Память снова вернула его к событиям почти годовой давности, когда он впервые получил заявление о пропаже колпака с колеса машины дипломата из Нигерии, проживавшего на территории этого самого дипкорпуса. Шелестов улыбнулся. По указанию Русикова, зам. по розыску 96 отделения, на квартиру Волченкова, Антон приехал с Гудковым и Александром Порфирьевичем Парновым для проведения «инструктажа» ровно в 19.00, как было приказано.
Александр Волченков жил на Ленинском проспекте, в доме 70, на четвёртом этаже, где занимал однокомнатную квартиру. Жена с детьми уехала к своим родителям на пару дней, и Саша с удовольствием предоставил свою жилплощадь для проведения разъяснительной беседы среди молодых оперов.
Гудков большим пальцем надавил кнопку звонка и в квартире послышался мелодичный звон. Сразу же щёлкнул замок, дверь распахнулась, и появившийся Волченков в облаке вкусного запаха варёной картошки широким жестом пригласил сыщиков зайти.
Посреди комнаты стоял стол, на котором стояли две бутылки «пшеничной», тарелки с нарезанным сыром, варёной колбасой, бастурмой и салом. Целая куча всевозможной зелени в капельках воды лежала в глубокой посудине. Аккуратно нарезанный чёрный и белых хлеб были прикрыты чистой салфеткой. Трёхлитровая банка с огурцами и банка маринованных помидоров стояли под столом и терпеливо ждали своей участи. Четыре пустых тарелки с приборами и четыре гранёных стакана, непременного атрибута советского застолья, любой советской кухни, да и любого отделения милиции, ясно показывали количество гостей.
Советский гранёный стакан, в старые времена назывался «маленковский», по фамилии одного из вождей пролетарского государства, штука уникальная. Народная емкость имела шестнадцать граней, что соответствовало количеству союзных республик – на момент запуска изделия в производство в 1943 году, Карельская автономия в составе РСФСР была преобразована в Карело-Финскую ССР в составе Союза.
– Парни! Давайте без приглашения! Рассаживайтесь, кто, как хочет, а я сейчас принесу варёной картошки и сосисок! Дёшево и сердито!
Когда все успокоились, Парнов внимательно посмотрел на Антона и Бориса.