– Как здесь пахнет морем, – со вздохом сказал отец, когда слабый ветерок взъерошил его волосы.
– Добро пожаловать, – сказала я.
– Ты вновь превратилась в местную девушку. Стала совсем чёрной, – пошутил он.
– Как мама?
– Она всё же не решилась приехать. Сейчас отдыхает дома. Передаёт тебе привет.
– Я так и подумала. Тётя Масако сказала то же самое. Давно мы с тобой не виделись.
– Действительно, – тихо сказал отец.
– Что будем делать? Сначала занесём вещи, поздороваемся с тётей и дядей, а потом?… Поедем куда-нибудь на машине?
– Нет, пойдём купаться, – радостно сказал отец, будто давно ждал этой возможности. – Как бы там ни было, я ведь приехал, чтобы и покупаться.
Раньше отец не купался.
Он не хотел, чтобы море вторгалось в тот небольшой промежуток времени, который мы могли провести вместе, и чтобы недолгое спокойствие нашей семьи было нарушено шумом и яркостью летнего пляжа. Хотя моя мама фактически была любовницей женатого человека, она никогда не боялась показаться с ним на людях, поэтому вечерами, закончив работу в гостинице, она делала себе прическу, переодевалась и, взяв меня, отправлялась на прогулку с отцом. Эти часы, которые мы проводили втроём, идя по берегу навстречу наступающим сумеркам, были самыми счастливыми в нашей жизни. На фоне тёмно-синего неба вокруг нас танцевали стрекозы, обычно ветер к этому времени уже стихал, и жаркий воздух, пахнущий морем, окутывал нас. Я ела мороженое, но его вкус, казалось, не отвечал важности момента. Овал белого лица матери красиво смотрелся на фоне оставшихся на краю неба облаков, до которых ещё доставали лучи солнца. Рядом с ней, касаясь её плеч, твёрдой походкой шёл отец, по внешнему виду которого нельзя было предположить, что он только вчера приехал из Токио.
Ветер нарисовал на песке причудливые узоры, и на пустынном пляже был слышен только шум набегающих волн.
Когда кто-то постоянно уезжает и приезжает, тобой овладевает ощущение одиночества. И отсутствие отца иногда навевало на меня чувство одиночества, которое несло с собой смутную тень смерти.
Когда я просыпалась в понедельник утром, отца уже не было, как будто он и не приезжал. Я была ещё ребёнком, и в этот момент мне было даже страшно вылезать из постели. Я всё оттягивала тот момент, когда могла спросить маму, действительно ли уехал отец, и, только успевала погрузиться в беспокойный сон, как мама стягивала с меня одеяло и говорила с улыбкой:
– Вставай, а то опоздаешь на зарядку.
Светлая улыбка на её лице возвращала меня к тем дням, которые мы проводили без отца, и я успокаивалась.
– А где папа? – спрашивала я ещё сонным голосом.
Мама отвечала:
– Он уехал утром в Токио первым автобусом.
Я продолжала лежать ещё некоторое время, глядя в окно на наступающее утро и вспоминая события предыдущего приезда отца. Как я встретила его автобус, как он обнял меня своими большими руками и не отпускал их, хотя мне было очень жарко, как мы втроём гуляли по пляжу вечером.
Как всегда в это время, за мной заходила Ёко, и мы отправлялись в парк делать под радио утреннюю гимнастику.
Наблюдая, как мой отец постепенно исчезает в далёких волнах, я неожиданно отчётливо вспомнила то, что чувствовала в детстве по утрам в день его отъезда.
Как только мы пришли на пляж и переоделись, отец уже не мог больше ждать.
– Мария, я иду первым! – крикнул он и побежал к краю волнореза.
Меня поразило, что его предплечья представляли собой точную копию моих. Этот человек, несомненно, является моим отцом, подумала я, натирая тело кремом от загара.
Солнце стояло высоко и нещадно палило, превращая всё, что было внизу, в белую, режущую глаза массу. Море было спокойное, почти как большое озеро. Издавая, как в детстве, крики: «Холодно, холодно!» – отец погрузился в воду и поплыл. Создавалось впечатление, что море тащит его в свои голубые просторы и готово поглотить. Я вскочила и бросилась следом. Вода в первое мгновение показалась холодной, но затем я ощутила приятное чувство оттого, как она ласкала моё тело. Подняв из воды голову, я увидела незабываемую картину моря, окружённого густой зеленью гор на фоне бездонно-голубого неба.
Отец уже заплыл достаточно далеко. Он ещё достаточно молод, но уже довольно стар, чтобы впервые в жизни содержать семью. Его голова то появлялась, то исчезала среди волн впереди меня, и какое-то непонятное беспокойство вдруг овладело мной. Может, это было из-за прохладной воды или из-за того, что я плыла там, где ноги уже не доставали дна. Или ослепительное солнце и облака каждый раз меняли своё положение, когда я поднимала голову из воды и смотрела на них. Мне стало казаться, что отец может заблудиться в волнах, исчезнет вдали за ними и больше не вернётся… Нет, совсем не то. Меня не беспокоило что-то физическое. Я до сих пор не могла полностью осознать нашу жизнь в Токио. Здесь, в море, где вокруг меня было столько воды и недалеко трепетали флажки заградительных буйков, я могла воспринимать наш дом в Токио только как далёкую мечту. Я видела своего отца, который плыл недалеко от меня, рассекая воду руками, но и это в тот момент было для меня частью далёкой мечты. Может быть, в глубине моего сердца все последние события, и прежде всего наш переезд в Токио, всё ещё не встали на свои места и я продолжала быть маленькой девочкой, которая каждую субботу ждала своего отца. В прошлом, когда отец приезжал особенно усталым, и это было видно по его лицу, мама без упрёка и озабоченности говорила ему: «Если с тобой сейчас что-то серьёзное случится, мы с Марией не сможем приехать в Токио и даже не сможем прийти на твои похороны. Я не хочу, чтобы это случилось, поэтому позаботься о своём здоровье».
И хотя я была ребёнком, в те дни меня никогда не покидало беспокойство, что отец в любой момент может далеко уехать и не вернуться.
Пока эти мысли проносились у меня в голове, отец повернулся ко мне и сощурился от яркого солнечного света. Я быстро приблизилась к нему, и он сказал:
– Я ждал тебя, чтобы дальше плыть вместе.
Поднятые нами миллионы брызг так сверкали на солнце, что захватывало дух. Мы плыли рядом друг с другом к качающемуся на волнах бую, но разные мысли продолжали путаться в моей голове.
Завтра отец сядет на скоростной экспресс, нагружённый пакетами с вяленой рыбой и другой морской снедью. Мама, хлопоча на кухне, будет расспрашивать его обо мне и других наших родственниках. Представшая перед глазами воображаемая сцена наполнила меня глубокой радостью. Да, хотя я скоро и расстанусь с родными местами моего детства, но у меня есть полноценный дом, куда я могу вернуться.
Когда мы вышли из моря и я легла на песок, то вскоре почувствовала, как на мою ладонь наступила голая пятка. Это была Цугуми. Она стояла против яркого света, и её белая кожа и широко раскрытые глаза ослепительно блестели.
– Зачем ты это сделала? – спросила я.
– Ты должна быть благодарна, что я не наступила в сандалиях.
Наконец она убрала свою тёплую ногу с моей руки и надела сандалии. Лежащий рядом отец приподнялся.
– А, Цугуми! – приветствовал он её.
– Дядя, здравствуйте. Давно не виделись, – с улыбкой сказала она, присев рядом с нами на корточки.
Прошло уже много времени, как мы перестали посещать одну и ту же школу, и её предназначенная для окружающих улыбка, как ни странно, вызвала у меня грустные воспоминания. Я вспомнила её в школьной форме, а также её лицемерное поведение. Я подумала, обратил ли бы на нее внимание Кёити, если бы ходил в одну с ней школу, но сразу решила, что да. Он так же, как и Цугуми, имел особый взгляд на окружающий мир, когда всё внимание концентрируется только на одном человеке; такие люди находят друг друга даже с завязанными глазами.